Поделитесь своими закладками в книгах

[㋛гурцы]

наверняка же у каждого есть книга, которую он прочитал до дыр и какие-то места особенно смакуя, поделитесь!
Мне с детства эта сцена запала в голову

И тотчас пол сцены покрылся персидскими коврами, возникли громадные зеркала, с боков освещенные зеленоватыми трубками, а меж зеркал витрины, и в них зрители в веселом ошеломлении увидели разных цветов и фасонов парижские женские платья. Это в одних витринах, а в других появились сотни дамских шляп, и с перышками, и без перышек, и с пряжками, и без них, сотни же туфель – черных, белых, желтых, кожаных, атласных, замшевых, и с ремешками, и с камушками. Между туфель появились футляры, и в них заиграли светом блестящие грани хрустальных флаконов. Горы сумочек из антилоповой кожи, из замши, из шелка, а между ними – целые груды чеканных золотых продолговатых футлярчиков, в которых бывает губная помада.

Черт знает откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем черном туалете, всем хорошая девица, кабы не портил ее причудливый шрам на шее, заулыбалась у витрин хозяйской улыбкой.

Фагот, сладко ухмыляясь, объявил, что фирма совершенно бесплатно производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские модели и парижскую же обувь. То же самое он добавил относительно сумочек, духов и прочего.

Кот начал шаркать задней лапой, передней и в то же время выделывая какие-то жесты, свойственные швейцарам, открывающим дверь.

Девица хоть и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное:

– Герлэн, шанель номер пять, мицуко, нарсис нуар, вечерние платья, платья коктейль...

Фагот извивался, кот кланялся, девица открывала стеклянные витрины.

– Прошу! – орал Фагот, – без всякого стеснения и церемоний!

Публика волновалась, но идти на сцену пока никто не решался. Но наконец какая-то брюнетка вышла из десятого ряда партера и, улыбаясь так, что ей, мол, решительно все равно и в общем наплевать, прошла и по боковому трапу поднялась на сцену.

– Браво! – вскричал Фагот, – приветствую первую посетительницу! Бегемот, кресло! Начнем с обуви, мадам.

Брюнетка села в кресло, и Фагот тотчас вывалил на ковер перед нею целую груду туфель.

Брюнетка сняла свою правую туфлю, примерила сиреневую, потопала в ковер, осмотрела каблук.

– А они не будут жать? – задумчиво спросила она.

На это Фагот обиженно воскликнул:

– Что вы, что вы! – и кот от обиды мяукнул.

– Я беру эту пару, мосье, – сказала брюнетка с достоинством, надевая и вторую туфлю.
.

[㋛гурцы]

Меня почему то больше всего впечталила фраза "потопала в ковер" и как я мечтала о сиреневых туфлях :love:

А это из вчерашнего

Над его витриной
был натянут роскошный зеленого цвета навес, рядом висел герб
Бальдини, весь в золоте: золотой флакон, из коего вырастал
букет золотых цветов, а перед дверьми лежал красный ковер,
также с гербом Бальдини, вышитым золотом. Когда открывалась
наружная дверь, раздавался звон колокольчика, исполнявшего
персидскую мелодию, и две серебряные цапли начинали извергать
фиалковую воду из своих клювов прямо в позолоченную чашу,
которая в свою очередь имела форму герба Бальдини.
А за конторкой светлого бука стоял сам Бальдини, старый и
неподвижный, как колонна, в парике, обсыпанном серебряной
пудрой, и сюртуке, обшитом золотым галуном. Облако миндальной
воды Франжипани, которой он опрыскивал себя каждое утро,
прямо-таки зримо окружало его и отодвигало его особу в некую
прозрачно-туманную даль. В своей неподвижности он был похож на
свой собственный манекен. Только когда раздавался мелодичный
звон колокольчика и цапли начинали фонтанировать - что
случалось не слишком часто, - манекен мгновенно оживал,
съеживался, становился маленьким и юрким и, отвешивая
многочисленные поклоны, вылетал из-за конторки так
стремительно, что пахучее облако едва успевало ринуться вслед;
после чего покорнейше просил клиента присесть и насладиться
выбором изысканнейших ароматов и косметических средств.
У Бальдини их были тысячи. Ассортимент простирался от
чистых эссенций, цветочных масел, настоек, вытяжек, секреций,
бальзамов, смол и прочих препаратов в сыпучей, жидкой и вязкой
форме - через помады, пасты, все сорта пудры и мыла, сухие
духи, фиксатуары, бриллиантины, эликсиры для ращения бороды,
капли для сведения бородавок и крошечные пластыри для
исправления изъянов внешности - вплоть до притираний, лосьонов,
ароматических солей, туалетных жидкостей и бесконечного
количества духов. Но Бальдини не довольствовался этими
продуктами классической косметики. Он считал делом чести
собирать в своей лавке все, что источало какой-либо аромат или
как-либо служило для получения аромата. И потому наряду с
курительными свечками, пастилками и ленточками там имелись все
пряности - от семян аниса до палочек корицы, сиропы, ликеры и
фруктовые воды, вина с Кипра, Малаги и из Коринфа, множество
сортов меда, кофе, чая, сушеные и засахаренные фрукты, фиги,
карамели, шоколадки, каштаны, даже консервированные каперсы,
огурцы и лук и маринованный тунец. А кроме того,
ароматизированный сургуч для печатей, надушенная писчая бумага,
чернила для любовных писем, пахнущие розовым маслом, бювары из
испанской кожи, футляры для перьев из белого сандалового
дерева, горшочки и чашечки для цветочных лепестков,
курительницы из латуни, флаконы и флакончики из хрусталя с
притертыми янтарными пробками, пахучие перчатки, носовые
платки, подушечки для иголок, набитые мускатным цветом, и
пропитанные мускусом обои, которые могли более ста лет
наполнять комнату ароматом.

[Китайцы™]

:love:началось
нашествие женщин . Они шли к нему косяками - все женщины, с
которыми он когда-либо имел дело. Они толклись у него в
квартире по-двое, по-трое, а в течении одного страшного дня их
было даже пятеро одновременно. Причем, он решительно не мог
понять, чего они от него хотят. Более того, у него создалось
впечатление, что они и сами этого не знают. Они ругали и
поносили его, они валялись у него в ногах, выпрашивая что-то
непонятное, они дрались между собой как бешеные кошки, они
перебили у него всю посуду, раскололи голубую японскую мойку,
попортили мебель. Они закатывали истерики, они пытались
травиться, некоторые угрожали отравить его. А ведь многие из
них давным-давно уже были замужем, любили своих мужей и детей,
и мужья тоже приходили к губарю и тоже вели себя непонятно.

[㋛гурцы]

Катя, что это?????

[Китайцы™]

Катя, что это?????Мой любимый момент из книги "Миллион лет до конца света" Стругацких:love:

[пингвин]

Вот мой любимый отрывок,это Грин "Фанданго": ...Так мягко, так изысканно пошутил он, только пошутил, конечно, но мне как будто крепко пожали руку, и, с сильно забившимся сердцем, не обратив даже внимания, как смело и легко он придал в странном намеке своем особый смысл стихотворению Гейне, – смысл которого безграничен, – я нашелся лишь сказать:
– Правда? Что хотели вы выразить?
– Мы знаем кое-что, – сказал он обычным своим тоном. – Итак, приступите, кабалерро!
Едва настроение это, этот момент, подобный неожиданному звону струны, замер среди возни, поднявшейся вокруг тюков, как я был снова погружен в свое дело, внимательно слушая отрывистые слова Бам-Грана. Он говорил о поспешности своего отъезда, извиняясь, что привез меньше, чем могло быть. Тем временем руки испанцев, с уверенностью кошачьих лап, взвились из-под плащей, сверкнув узкими ножами; повернув тюки, они рассекли веревки, затем быстро вспороли кожу и холст. Наступила тишина. Зрители толпились вокруг, ожидая, что будет. Было только слышно, как за дверью соседней комнаты телеграфически трещит пишущая машинка под угрюмой, ко всему равнодушной рукой.
К этому времени зал набился так плотно клиентами и служащими КУБУ, что видеть действие могли только стоящие впереди. Уже испанцы вынули из тюка коробку с темными, короткими свечками.
– Вот! – сказал Бам-Гран, беря одну свечку и ловко зажигая ее. – Это ароматические курительные свечи для освежения воздуха!
Сухой, бледной рукой поднял он огонек, и по накуренному скверным табаком залу прошло тонкое благоухание, напоминающее душистое тепло сада. Многие засмеялись, но тень недоумения легла на некоторых ученых физиономиях. Не расслышав моего перевода, эти люди сказали:
– А, свечи, хорошо! Наверное, есть и мыло! Однако в большинстве лиц скользнуло разочарование.
– Если все подарки таковы… – сказал седой человек с красным носом багровому от переполняющей его мрачности молодому человеку, скрестившему на груди руки, – то что же это такое?
Молодой человек презрительно сощурил глаза и сказал:
– Н-да…
Меж тем работа шла быстро. Еще три тюка распались под движениями острых ножей. Появились куски замечательного цветного шелка, узорная кисея, белые панамские шляпы, сукно и фланель, чулки, перчатки, кружева и много других материй, видя цвет и блеск которых я мог только догадаться, что они лучшего качества. Разрезая тюк, испанцы брали кусок или образец, развертывали его и опускали к ногам. Шелестя, одна за другой лились из смуглых их рук ткани, и скоро образовалась гора, как в магазине, когда приказчики выбрасывают на прилавок все новые и новые образцы. Наконец материи окончились. Лопнули, упав, веревки нового тюка, и я увидел морские раковины, рассыпавшиеся с сухим стуком; за ними посыпались красные и белые кораллы.
Я отступил, так были хороши эти цветы дна морского среди складок шелка и полотна, – они хранили блеск подводного луча, проникающего в зеленую воду. Как стало смеркаться, зал был освещен электричеством, что еще больше заставило блестеть груды подарков.
– Это – очень редкие раковины, – сказал Бам-Гран, – и нам будет очень приятно, если вы возьмете их на память о нашем посещении и об океане, который там, далеко!.. Он обратился к помощникам, жестом торопя их:
– Живей, кабалерро! Не задерживайте впечатления! Сеньор Каур, передайте собранию, что пятьдесят гитар и столько же мандолин доставлено нами; вот мы сейчас покажем вам образцы.
Теперь шесть самых больших и длинных тюков встали перед нами на возвышение; развернув их, испанцы обнажили пальмовое дерево тонких, крепких ящиков и осторожно взломали их. Там, упакованные шерстяной ватой, лежали новые инструменты. Вынимая гитары, одну за другой, бережно, как спящих детей, испанцы вытирали их шелковыми платками, ставя затем к столу или опуская на кучи цветных материй. Но скоро класть стало некуда, как одну на другую, и пришлось попросить зрителей расступиться. Грифы, а также деки гитар цвета темной сигары были украшены перламутровой инкрустацией, местами – золотой тонкой резьбой.
Пока с ними возились, стоял смутный звон; иногда толчок гитары о дерево возвышал это беспорядочное звенение в нежный аккорд.
Скоро появились и мандолины, также украшенные перламутром и золотом. Мандолины, распространяя острый, металлический звон, вызываемый, непроизвольно, движениями людей, трогавших их, заняли весь стол и все пространство под ним. Работа эта была кончена сравнительно нескоро, так что я имел время всмотреться в лица членов комиссии и уразуметь их чрезвычайно напряженное состояние.

[㋛гурцы]

Блин, неужели никто больше не читает(((

[грымзочка]

Я читаю книжные книжки, у мну таких закладок нет

[Natatashka]

а Ленин на полях карандашиком чиркал...

[Кошкин_Д]

"Ну, что ж, этого следовало ожидать,-- сказал Лужин
старший, вытирая платком кончики пальцев.-- Он не просто
забавляется шахматами, он священнодействует".
Мохнатая, толстобрюхая ночница с горящими глазками,
ударившись о лампу, упала на стол. Легко прошумел ветер по
саду. В гостиной тонко заиграли часы и пробили двенадцать.
"Чепуха,-- сказал он,-- глупая фантазия. Многие мальчишки
отлично играют в шахматы. Ничего нет удивительного. Вся эта
история просто мне на нервы подействовала. Нехорошо. Напрасно
она его поощряла. Ну, все равно..."
Он с тоской подумал, что сейчас придется лгать, увещевать,
успокаивать, а уже поздний час...
"Хочется спать",-- сказал он, но остался сидеть в кресле.
А рано утром, в густой роще за садом, в самом темном и
мшистом углу, маленький Лужин зарыл ящик с отцовскими
шахматами, полагая, что это самый простой способ избежать
всяких осложнений, благо есть теперь другие фигуры, которыми
можно открыто пользоваться. Его .отец, не совладев с
любопытством, отправился к угрюмому доктору, который играл в
шахматы куда лучше его, и вечером, после обеда, смеясь и
потирая руки, всеми силами стараясь скрыть от себя, что
поступает нехорошо,-- а почему нехорошо, сам не знает,-- он
усадил сына и доктора за плетеный стол на веранде, сам
расставил фигуры, извиняясь за фиолетовую штучку, и, сев рядом,
стал жадно следить за игрой. Шевеля густыми, врозь торчащими
бровями, муча мясистый нос большим мохнатым кулаком, доктор
долго думал над каждым ходом и порой откидывался, как будто
издали лучше было видно, и делал большие глаза, и опять грузно
нагибался, упираясь руками в колени. Он проиграл и так крякнул,
что в ответ хрустнуло камышевое кресло. "Да, нет же, нет же,--
воскликнул Лужин старший.-- Надо так пойти, и все спасено,-- у
вас даже положение лучше". "Да я же под шахом стою",-- басом
сказал доктор и стал расставлять фигуры заново. И когда он
вышел его провожать в темный сад до окаймленной светляками
тропинки, спускавшейся к мосту; Лужин старший услышал те слова,
которые так жаждал услышать, но теперь от этих слов было
тяжело,-- лучше бы он их не услышал.

[㋛гурцы]

Так и я. Нашла и скопировала.

[㋛гурцы]

Набоков?

[Кошкин_Д]

Набоков?

Угумс.

[Клёпа Великолепная ®]

В сотый раз я вышел на крыльцо. Я знал, что это бесцельно, но все-таки ожидание как-то сокращалось. В воздухе висел туман. Я проклинал его; я понимал, каково было Кестеру. Сквозь теплую пелену донесся крик птицы.

– Заткнись! – проворчал я. Мне пришли на память рассказы о вещих птицах. – Ерунда! – громко сказал я.

Меня знобило. Где-то гудел жук, но он не приближался… он не приближался. Он гудел ровно и тихо: потом гудение исчезло; вот оно послышалось снова… вот опять… Я вдруг задрожал… это был не жук, а машина; где-то далеко она брала повороты на огромной скорости. Я словно окостенел и затаил дыхание, чтобы лучше слышать: снова… снова тихий, высокий звук, словно жужжание разгневанной осы. А теперь громче… я отчетливо различал высокий тон компрессора! И тогда натянутый до предела горизонт рухнул и провалился в мягкую бесконечность, погребая под собой ночь, боязнь, ужас, – я подскочил к двери и, держась за косяк, сказал:

– Они едут! Доктор, Пат, они едут. Я их уже слышу!


___
и через два абзаца вот это:
___
Заскрежетали тормоза, а машина остановилась у калитки. Я побежал к ней. Профессор сошел с подножки. Он не обратил на меня внимания и направился прямо к врачу. За ним шел Кестер.

– Как Пат? – спросил он.

– Кровь еще идет.

– Так бывает, – сказал он. – Пока не надо беспокоиться.

Я молчал и смотрел на него.

– У тебя есть сигарета? – спросил он.

Я дал ему закурить.

– Хорошо, что ты приехал, Отто.

Он глубоко затянулся:

– Решил, так будет лучше.

[mynochka]

.
Они осушили стаканы до дна. Вино было холодное, ароматное и молодое.
Гребер снова наполнил стаканы. Золотом отражался в них лунный свет.
- Любимый мой, - сказала Элизабет. - Как хорошо бодрствовать ночью.
Тогда и разговаривать легче.
- Верно. Ночью ты сильное и юное создание божье, а не швея с фабрики
шинелей. А я не солдат.
- Ночью каждый таков, каким ему бы следовало быть, а не такой, каким он
стал.
- Возможно... - Гребер посмотрел на зайчатину, компот и хлеб. - Судя по
всему этому, люди - довольно поверхностные существа. Ночью мы занимаемся
только тем, что спим да едим.
- И любим друг друга. А это не значит быть поверхностными.
- И пьем.
- И пьем, - подтвердила Элизабет, протягивая ему стакан.
Гребер засмеялся:
- Нам бы полагалось быть сентиментальными и грустными и вести
глубокомысленные беседы. А вместо этого мы слопали ползайца, жизнь кажется
нам прекрасной, и мы благодарны за нее господу богу.
- Так лучше. Разве нет?
- Только так и правильно. Если не предъявлять к жизни особых претензий,
то все, что ни получаешь, будет прекрасным даром.

[㋛гурцы]

РЕМАРК!!!!!!!!!!! :080:
Любимое произведение!!!!
Захотелось читать!

[Нитa]

Так и я. Нашла и скопировала.

Я выделяю в книгах карандашом понравившиеся абзацы, искать сейчас нет возможности.
Много таких абзацев у Фицджеральда, Моэма, Ремарка и Ирвина Шоу, люблю их очень :019:

[㋛гурцы]

Любимый Казус Кукоцкого
Иногда - обычно это случалось перед ужином, когда
образовывалось неопределенное, незаполненное время, - ему удавалось
незаметно пробраться в отцовский кабинет, и он, замирая сердцем, доставал
со средней полки шведского, с тяжелыми выдвижными стеклами шкафа три
заветных тома известнейшей в свое время медицинской энциклопедии Платена и
располагался с ними на полу, в уютном закутке между выступом голландской
печки и шкафом. В конце каждого тома помещались раскладные фигуры
розовощекого мужчины с черными усиками и благообразной, но сильно
беременной дамы с распахивающейся для ознакомления с плодом маткой.
Вероятно, именно из-за этой фигуры, которая для всех - никуда не денешься!
- была просто голой бабой, он и скрывал от домашних свои исследования,
боясь быть уличенным в нехорошем.
Как маленькие девочки без устали переодевают кукол, так и Павел
часами собирал и разбирал картонные модели человека и его отдельных
органов. С картонных людей последовательно снималось кожаное одеяние, слои
розово-бодрой мускулатуры, вынималась печень, на стволе пружинистых трахей
вываливалось дерево легких, и, наконец, обнажались кости, окрашенные в
темно-желтый цвет и казавшиеся совершенно мертвыми. Как будто смерть
всегда скрывается внутри человеческого тела, только сверху прикрытая живой
плотью

[УЭБ forever]

на днях поищу, тогда поделюсь :)

[Нитa]

.

Время жить и время умирать?

Люблю Ремарка, но его книги мне кажутся очень одинаковыми какими-то, всегда известный и часто одинаковый конец истории.

[Нитa]

"И воображением Ганса Касторпа, когда он слушал эту вещь, овладевала всегда одна и та же греза: перед ним - заросшая пестрыми астрами, залитая солнцем лесная полянка; он лежит на спине, под головой небольшой холмик, одну ногу он поставил стоймя и слегка согнул в колене, другую перекинул через нее, однако ноги у него не человечьи, это ноги фавна. Лишь для собственного удовольствия, ибо полянка совершенно пустынна, перебирает он лады деревянной дудочки, которую держит во рту - не то кларнет, не то свирель, извлекая из нее мирные, чуть гнусавые звуки; они свободно льются один за другим, как им вздумается и все же в приятной последовательности, и эта беззаботная, чуть гнусавая песенка уносится в ярко-синее небо, а под ним блестит в лучах солнца и колеблется в легком ветерке узорная листва берез и ясеней.
Но это задумчивое, безответственное, полупевучее дуденье недолго остается единственным голосом одиночества. Жужжанье насекомых над травою, в горячем летнем воздухе, само сиянье солнца, ветерок, покачивание зеленых крон, блеск листьев - весь этот летний, мирный, чуть зыблемый покой вокруг становится пестрым звучанием, он придает напевам простодушной свирели непрерывно меняющийся, всегда удивительно изысканный гармонический смысл. Симфоническое сопровождение то отступит, то смолкнет совсем; но Ганс с ногами фавна продолжает играть, и наивное однозвучие его песенки снова будит утонченнейшие по колориту, волшебные звучания природы; еще одна пауза - и это звучание сладостно и мощно перерастает самое себя, в него быстро, один за другим, вступают все новые, все более высокие инструментальные голоса, и тогда уже, себя не сдерживая, оно разражается всей своей полнотой - пусть лишь на беглый миг, но эта полнота дает блаженство совершенного удовлетворения, ибо оно несет в себе вечность.
Молодой фавн был очень счастлив на своей летней полянке. Здесь не требовали никакого "оправдайся!", не возлагали никакой ответственности, никакой военно-духовный суд не угрожал тому, кто забыл честь и потерял себя. Здесь царило великое забвенье, блаженная неподвижность, невинность безвременности; это была распущенность, но без всяких угрызений совести, полное отрицание западного приказа быть активным, воплощенный в образах, желанный апофеоз этого отрицания, почему исходившее от пластинки успокоение и заставляло ночного музыканта предпочитать ее многим другим."

Манн, Волшебная гора.

[Солнышко Бодлер]

Загадка мира состоит в том, что в каждом человеке сокрыт второй человек, который живет в нем, как близнец.

В те времена каждый хорошо знал, что вещи и слова, обозначающие их, очень близки друг к другу; что, когда по утрам на эту призрачную деревню спускался туман, вещи и слова, их определяющие, сливались воедино. Проснувшиеся в те туманные утра не могли отделить сон от яви, поэзию от жизни, людей от их имен. В те времена жизнь и истории были настолько подлинными, что никому не приходило в голову спрашивать, что есть жизнь, а что - истории. Сны переживались, жизнь толковалась. В те времена лица людей, как и все вокруг, были настолько наполнены смыслом, что даже те, кто не знал грамоты и уподоблял начертание букв знакомым предметам, незаметно для себя начинали читать написанное на лицах.

Мне в голову пришла странная мысль: первую половину жизни я не сумела быть собой из-за желания быть другой, а вторую половину я проживу как другая из-за сожаления о том, что первую половину жизни я не сумела быть самой собой. Эта мысль показалась мне чрезвычайно забавной, мое прошлое, настоящее и будущее обратились просто в судьбу, которую надо делить со всеми без лишних раздумий. Я точно знаю и уже никогда не забуду, что никто не может быть самим собой. Я знаю, что погруженный в свои заботы старик, которого я вижу в толпе на автобусной остановке, все еще видит в мечтах "настоящих" людей, на месте которых хотел быть много лет назад. Я знаю, что молодая мать приводит зимним утром в парк ребенка подышать свежим воздухом лишь потому, что подражает другой матери, гуляющей с ребенком в парке. Я знаю, что все люди в толпе и в одиночестве, утром и вечером постоянно думают о тех, на чьем месте они хотели бы быть.

Орхан Памук "Черная книга"

И не могу не порекомендовать отличный сайт http://www.livelib.ru/
Там можно сохранять список прочитанных книг, задавая теги, писать/читать рецензии, цитаты, создавать/просматривать подборки книг. Очень удобно для тех, кто любит вести списки прочитанного или почитать отзывы перед покупкой книги.

[Champagne brut]

Весною - рассвет.
Всё белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.
Летом - ночь.
Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, всё равно это восхитительно. Даже во время дождя - необыкновенно красиво.
Осенью - сумерки.
Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны, по три, по четыре, по две, спешат к своим гнёздам, - какое грустное очарование! Но ещё грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем маленькие с виду. Солнце зайдёт, и всё полно невыразимой печали - шум ветра, звон цикад...
Зимою - раннее утро.
Свежий снег, нечего и гворить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли, - так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!Сэй Сенагон, Записки у изголовья

[ignasha]

Буду банальна

Загляни в мою
душу, я знаю, там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я
никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам,
чего же я хочу, - ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!.. Будь оно
все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов:
"СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!"



- Но позвольте! Это же бессмыслица! Какая может быть у
произведения объективная ценность?
- Почему бы и нет?- Повторил он.
- Да хотя бы потому... Это же, простите, банальность!
Мне, например, нравится, а вас от каждого слова тошнит.
Сегодня это гремит на весь мир, а завтра все забыли...
- Все это, феликс Александрович, верно, но какое это
имеет отношение к объективной ценности?
- А такое это имеет отношение к объективной ценности,-
сказал я, горячась,- что объективно ценное произведение
должно быть и для вас ценно, и для меня ценно, и вчера было
ценно, и завтра будет ценно, а этого не бывает, этого не
может быть!
Однако он возразил, что я путаю объективную ценность с
ценностью вечной. Вечных ценностей не бывает действительно,
ничего не бывает в литературе и искусстве такого, что бы
ценилось всеми и всегда. Но не замечал ли я, что многие
произведения, отгремев, казалось бы, свое, проживши,
казалось бы, свою жизнь, вдруг возрождаются спустя века и
снова гремят и живут, и еще даже громче и энергичнее, нежели
раньше? Может быть, имеет смысл такую вот способность заново
обретать жизнь как раз и считать мерою объективной ценности?
Причем это всего лишь один из возможных подходов к проблеме
объективной ценности... Существуют другие, более
функциональные, более удобные для алгоритмизации.

[mynochka]

РЕМАРК!!!!!!!!!!! :080:
Любимое произведение!!!!
Захотелось читать!
:)
Любимый Казус Кукоцкого

:099:

И Павел Алексеевич в особенно гнусные времена оставался дома, выпивал с утра стакан водки, играл с Таней, учил Василису делать пельмени или просто слонялся по квартире, натыкаясь то и дело на маленькие записочки, которые его жена Елена писала сама себе. Трогательные записочки, начинавшиеся всегда одними и теми же словами: не забыть... А дальше шло – купить яблоки, сдать белье в прачечную, отдать в починку сумку... Забавно было, что записочек этих было много, и написано все было одно и тоже – яблоки, прачечная, починка...

Он знал, что Елена не была хорошей хозяйкой, и это ее старание ничего не забыть, все успеть, умиляло Павла Алексеевича. Достоинства жены восхищали его, а недостатки умиляли. Это и называется браком. Их брак был счастливым и ночью, и днем, а взаимное понимание казалось особенно полным оттого, что, будучи скрытными и молчаливыми по натуре и обстоятельствам воспитания, оба нисколько не нуждались в словесных подтверждениях, которые так быстро изнашиваются у разговорчивых людей.

[ДОБРАЯ ДУША]

...Если вдруг подкрасться к двери спаленной,
перекрестить над вами стёганье одеялово,
знаю -
запахнет шерстью паленной,
и серой издымится мясо дьявола.
А я вместо этого до утра раннего
в ужасе, что тебя любить увели,
метался
и крики в строчки выгранивал,
уже наполовину сумасшедший ювелир.
В карты бы играть!
В вино
выполоскать горло сердцу изоханному.

Не надо тебя!
Не хочу!
Все равно
я знаю,
я скоро сдохну.

Если правда, что есть ты,
боже,
боже мой,
если звезд ковер тобою выткан,
если этой боли,
ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи, пытка,
судейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,
не замедлю ни на день.
Слушай,
всевышний инквизитор!

Рот зажму.
Крик ни один им
не выпущу из искусанных губ я.
Привяжи меня к кометам, как к хвостам
лошадиным,
и вымчи,
рвя о звездные зубья.
Или вот что:
когда душа моя выселится,
выйдет на суд твой,
выхмурясь тупенько,
ты,
Млечный Путь перекинув виселицей,
возьми и вздерни меня, преступника.
Делай что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только -
слышишь! -
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!..
.

[Солнышко Бодлер]

А вот немного смешного из книжки про мальчика Манолито писательницы Эльвиры Линдо:

Сусана сказала, что когда у нас в Испании кто-нибудь ходит к психологу, значит, его уже отовсюду выставили взашей. Раньше таких отправляли на довольно-таки необитаемый остров, только теперь развелось столько китайцев, что необитаемых островов совсем не осталось, поэтому и стали нужны психологи.

Мы подошли к школе и прямо-таки офигели: у входа стоял Джиад весь в перьях, ужасно похожий на курицу, а еще Ушан, похожий на индюка, Сусанка, похожая на страуса, Пакито Медина, похожий на пеликана, и так все тридцать три обормота. Все птицы были разные, если не считать нас с Придурком, двух славных таких пингвинчиков.
Дедушка, который пришел следом, сказал:
- Видел бы это Альфред Хичкок, точно бы снял ужастик "Птицы-2".

[mynochka]

Время жить и время умирать?
да :)
Люблю Ремарка, но его книги мне кажутся очень одинаковыми какими-то, всегда известный и часто одинаковый конец истории.

везде пьют? ;)
тематика близкая, да, но мне все равно нравится читать и перечитывать Ремарка
"Время жить и время умирать" особенно люблю:
Он взялся за шляпу.
- Мне пора идти.
- Вот ваша книга о Швейцарии, - сказал Гребер. - Ее немножко подмочило
дождем. Чуть было не потерял, а потом нашел и спас.
- Могли и не спасать. Мечты спасать не нужно.
- Нет, нужно, - сказал Гребер. - А что же еще?
- Веру. Мечты придут опять.