[Радужная зебра]

Накануне Крещения мы с подругами отправились в монастырь, находящийся почти в 300 км от СПб. Поездки на Крещение в это монастырь стали для меня традицией, там мне удается окунуться в «Иордань» - крещенскую прорубь. Все молитвы мои к Господу и Богородице были о встрече с сыном. На обратном пути из монастыря, позвонила ГВ и спросила, как продвигаются мои дела по сбору документов, оказалась что малыша, о котором я думала весь этот месяц, собираются забрать на иностранное усыновление. Я ответила, что раньше чем через две недели документов на руках у меня не будет, и что, если это мой ребенок, он меня дождется. ГВ обрадовалась такому ответу и сказала, что …..мой сын меня уже ждет…..Тут же прозвучал вопрос, принципиален ли для меня возраст малыша (если честно, я изначально думала о трехлетке), я ответила, что нет. На что и получила радостный комментарий, что моему сыну уже исполнился годик, только-только….Я попросила больше мне ничего о моем сыне не говорить до того момента, пока я не явлюсь за ним с документами. Сказать, что в тот момент я потеряла голову от счастья – ничего не сказать.

Я трушу в любой ситуации связанной с бумажными бюрократическими ситуациями. Максимум, на что я способна, это получить в паспортной службе форму 9. Но тут меня словно подменили. С фантастической легкостью я запоминала часы работы всех служб и диспансеров. За две недели был выполнен пожизненный план посещений районной поликлиники. Мне никто не хамил, очереди перед кабинетами исчезали сразу же перед моим появлением. Исключением, пожалуй, стал психдиспансер. Очередь к «бесплатному» доктору обещала быть многочасовой. К «хозрасчетному» доктору тетенька в регистратуре номерок давать мне не хотела (ведь я с такой целью благородной иду, как можно с меня деньги брать). С большим трудом удалось уговорить ее дать мне номерок «за деньги» и я оказалось в кабинете психиатра. Через несколько минут беседы мне дали понять, что нервишки у меня никуда не годятся, и что психически нормальный человек никогда не примет решения усыновить чужого ребенка. Но, не смотря на это, вожделенный штампик в справке был получен. Занятия в ШПР во «Врачи – детям» должны были начаться только в начале февраля, мне некогда было их дожидаться.

Тогда же я сообщила своему отцу о решении усыновить ребенка. У отца очень тяжелый характер, он очень замкнутый и не общительный человек, живущий бобылем после маминой смерти. Самое тяжелое для него – это перемены, не важно какие, со знаком «-» или «+». Реакция на сообщение была бурной. Очень бурной. Прозвучала эмоционально окрашенная лексика, требующая глушения «пииииии». Главный контраргумент: гены ребенка – моя загубленная жизнь. Весь следующий год мой отец делал вид, что не замечает изменений, произошедших в жизни его единственной дочери, демонстративно «не замечал» он «этого», то есть ребенка. Сейчас прошло уже полтора года и … лед тронулся. Обаяние и непосредственность «этого» привели к тому, что дед готов иногда пройти с «этим» за ручку по улице и даже чинил «этому» машинку, а еще иногда говорит «мелкий», а не «этот»… То ли еще будет.

В это же время я сообщила на работе о возможном скором уходе в декретный отпуск и шокировала этой новостью близких друзей. Реакция была очень разной, кто-то сказал, что другого от меня и не ждал, кто-то пытался убедить не делать этого, кто-то постепенно отдалился, кто-то помогает до сих пор. За прошедшие два года жизни круг моего общения очень изменился. Иногда у меня возникает ощущение, что люди, с которыми раньше у меня были доверительные отношения, теперь испытывают какую-то неловкость, общаясь со мной, как будто примеряя мое решение к собственной жизни и стесняясь сами себя.

Месяц ушел у меня на сбор всех документов (справка из ГУВД была получена раньше), прохождение ШПР на Московском, получение заключения психолога и опеки. Я очень торопилась. Мой сын меня ждал.