[и́нок]

Вадим, всегда в Ваших словах я пытаюсь найти здравый смысл, и небезуспешно. Но сейчас в очередной раз хочу заметить, что Вы напрасно говорите о мастере Анри Картье-Брессоне как о чистом мастере репортажа. Ознакомьтесь с историей этой поистине исторической в мире фотографии личности. Вот его мнение насчет его же работ и жанра, в котором он работал.

Самым сложным жанром, как это ни странно, я считаю портрет. Хороший портретист напоминает мне биолога с микроскопом. Под его изучающим взглядом каждый начинает вести себя иначе. Камера фотографа может проникнуть сквозь одежды портретируемого, а это не шутка. В видоискателе фотоаппарата вы, собственно, видите людей во всей их наготе, неприкрытости, такими, какие они есть в действительности. Часто это приводит в замешательство.
Помню, я работал над портретом одной очень известной писательницы. Когда я пришел к ней, она сказала: «Во время Освобождения вы сделали мне очень хороший портрет». Но Освобождение было давно, в сорок пятом. Я решил, что она вспомнила о том, как выглядела в тот раз. Наверное, думает о своих морщинах. Что можно на это сказать? Мой взгляд скользнул ей на ноги. Она поймала его, нервно одернула юбку и сказала: «Я, честно говоря, спешу. Сколько это займет времени»? – «Трудно сказать, - ответил я ей. – Вероятно, больше чем у маникюрши, но меньше, чем у психолога». Она не поняла юмора. «Ах, так!» Я сделал два-три снимка и распрощался… Не надо было ей этого говорить.
Наблюдая за лицом, трудно говорить с человеком. Можно делать либо то, либо другое. Но очень важно найти с ним контакт. Когда я снимал Эзру Поунда, я без единого слова простоял перед ним полтора часа. Мы смотрели друг другу в глаза. Он все время перебирал пальцы. Я сделал одну хорошую фотографию, четыре приличные и две никуда не годные. Семь снимков за полтора часа – вот так!
В другой раз мне пришлось снимать одного большого писателя, чей портрет я уже делал лет двадцать назад. Я чувствовал себя скованно. По-видимому, и он не находил путей к контакту. Годы сделали свое дело. Передо мной сидел человек, пойманный старостью в силки. Мне казалось, что именно это и угнетает его. Я решил покончить с этим и сказал, что посещение зубного врача доставляет мне больше удовольствия, чем такое общение. Писатель громко рассмеялся, да так, что и я не мог удержаться. Напряжения как ни бывало. Вскоре портрет был готов.
Я хочу сказать: очень часто снимок создается задолго до щелчка затвора. Надо понять человека. Для меня любой человек интересен. И дело, которым он занимается, определяет подход к нему. Вот почему всякий раз, когда я снимаю человека искусства, я стараюсь хорошо знать его работы.

Говоря о портрете, Брессон неоднократно подчеркивал, что этот жанр привлекает его, так как, запечатлевая человеческие лица, он как бы фиксирует общность и различие людей, преемственность поколений. При этом нужно все-таки стараться быть как можно менее заметным, ибо присутствие человека с аппаратом вызывает неестественность и натянутость в поведении людей, которые недоверчиво присматриваются к фотоаппарату или принимают нарочитую позу, а фотографы, создавая портрет, часто используют свои ремесленнические приемы. Поэтому и возникает некоторое сходство между портретами одного и того же фотографа, больше отражающего мироощущение его самого, нежели «движение характера» модели.
Невозможно быть хорошим фотографом-портретистом, считает Мастер, когда работаешь по указке заказчиков, так как, за исключением немногих, каждый хочет выглядеть лучше.

Всю свою жизнь Брессон остается верным малоформатной камере. Тогда, в 1973 году, он работ «лейкой-М3» в черном корпусе. Любопытная деталь: Брессон давно заметил, что на светлую камеру люди обращают больше внимания, и поэтому начал закрашивать в черный цвет все блестящие части аппарата. С его легкой руки со временем все фирмы, производящие фотокамеры, стали делать черные корпуса, в том числе и у нас в Союзе. И теперь, когда вы берете в руки свой новенький вороненый «Зенит» или «Алмаз», вспомните об этом

Картье всегда работал «Лейкой» с объективом «Тессар 3,5/50». В его карманах всегда был большой запас кассет с пленкой и на съемках они быстро расходовались. Лаборанты «Магнума» со всех кадров делали отпечатки размером 9 x 12 см и маэстро подолгу перебирал несколько десятков отпечатков прошедшей съемки, оставляя лишь 5 – 6 достойных, по его мнению. После чего отобранные кадры вновь отпечатывались в большем размере и делался окончательный выбор работ.