Сразу, напишу, что это не мой рассказ. Натолкнулась на него бороздя просторы интернета, и не смогла пройти мимо. Очень хочу поделиться с вами.
Прочитайте, не пожалеете. 
Рассказ называется «Доченьки» 
Замуж я вышла рано, еще на первом курсе института, а после летней сессии родился Ромка. Я не могу сказать, что мы с Лешкой собирались стать родителями – просто так получилось. Конечно, я испугалась, узнав, что беременна, безусловно, наши мамы были в шоке, естественно, почти все знакомые крутили пальцем у виска, когда мы с Алексеем в один голос заявили, что ребенку – быть. Тем более, что он, ребенок, уже есть. Моя подружка, соседка по лестничной клетке Светлана, оканчивающая институт в этом году, вообще была в шоке. «Ань, ты что? Зачем вам это надо?» – спросила она. Тогда мы поссорились с нею впервые в жизни. Я не смогла объяснить ни ей, ни остальным, что убить моего малыша для меня – неописуемая дикость, и вообще не могла подумать ни о чем подобном. Я чувствовала себя матерью. Очень волновалась – понимала, что возможно, я, восемнадцатилетняя, еще не подхожу на эту роль, но раз малыш уже есть, то иначе и быть не может.
Меня тошнило по утрам, поэтому первую пару я стабильно проводила в туалете. Помню, как хихикали надо мною, беременной, однокурсницы, забегавшие в туалет покурить, как я засыпала на лекциях, как сидела в библиотеке и смотрела в окно, на яркий апрельский денек и думала, что мой малыш скоро увидит зеленые листочки, которые, как и он, лежат, уютно свернувшись, и ждут, пока потеплеет. Помню, как снисходительно улыбались преподаватели, когда я сдавала экзамены, будучи уже на последних месяцах… в общем, было трудно, страшно, но все-таки чаще весело, как бывает весело только в молодости.
Наступил сентябрь. Институт я не бросила – спасибо моей маме, которая почти ежедневно отпускала меня на лекции. Я кормила грудью Ромчика, молока было много, я даже сцеживала, и малышу хватало еды на то время, пока меня не было. Мама ворчала, но иногда отпускала нас с мужем вечером в кино, на концерт или просто побродить по вечерней Москве. Ромка рос веселым, общительным мальчиком, настолько общительным, что по ночам он просыпался по нескольку раз, терпеливо (но не долго) агукал и ждал, когда же мы соизволим подойти к нему. Потом, устав от ожидания, начинал реветь обиженным басом, и мы с Лешкой вскакивали и по очереди качали нашего сына. В общем, не считая бессонных ночей, оказалось, что быть мамой не так уж и трудно – я успевала и учиться и встречаться с друзьями и, конечно, заниматься малышом. Муж тоже с радостью возился с ним, он сразу полюбил сына, вопреки заверениям мамы, что, мол, мужчины начинают любить детей, когда тем исполняется лет пять-семь.
В начале второго курса в нашем потоке появилась новенькая, Вика – ослепительная блондинка, ярко накрашенная и броско одетая, которая почему-то сразу «положила глаз» на моего невысокого, нескладного, коренастого, с вечно торчащими в разные стороны волосами Лешку. Не сказать, что меня это сильно злило, но было немного неприятно, когда она своею неторопливой кошачьей походкой подходила к моему мужу, медленно опускала ему руку на плечо и низким медовым голосом, протяжно, произносила: «Привееет. Меня завтра не будет на первой паре, скопируешь мне лекцию?» Лешка, добрая душа, обычно соглашался – у нас было принято «выручать» друг друга с помощью копировальной бумаги (ксерокса тогда еще не было). На меня Вика не обращала никакого внимания, будто бы я была стеклянная. Иногда мы с Лешкой целовались в столовой, и тогда я замечала блеск злых слез в ее глазах. За Викой ухаживали многие, но моему мужу она была безразлична, поэтому я не волновалась, тем более что проблем у меня хватало.
В общем, жизнь была насыщенной, и все было хорошо, но у меня стало уменьшаться количество молока, а Ромке шел всего четвертый месяц. Мама сказала: «Ничего, это от стресса, из-за того, что ты нормально не питаешься» и мы стали прикармливать Рому молочными смесями, и, в конце концов, через некоторое время я кормила сына только утром и ночью. Я даже и не подозревала, что вновь беременна, потому что мама, бабушка и тетушки заверили меня, что пока кормишь, забеременеть невозможно из-за отсутствия овуляции.
Я долго ни о чем не беспокоилась, пока не поняла, что очень сильно, ну просто невозможно устаю. И на мне с трудом застегиваются джинсы. Сопоставив еще несколько фактов, я решила пойти к врачу в тот же вечер.
Из поликлиники я шла, глотая слезы, которые смешивались с редкими огромными хлопьями снега, падавшими с бездонно-черного январского неба.
Лешка почему-то обрадовался, обнял меня и сказал: «Как здорово, что тебя не тошнило в первые месяцы». Маме мы ничего не говорили, пока она не поняла все сама. Ее реакция была неожиданной – она поставила нас перед фактом, что уезжает. Выходит замуж и уезжает. В Москву приезжал ее знакомый, бывшая институтская любовь, ныне разведенный, директор завода в северном городе. Мама показала фотографии коттеджа с гаражом, сауной и зимним садом.
Весной она уехала, трогательно попрощавшись и обещая высылать нам денег, сколько сможет. У нас и в мыслях не было ее удерживать – я была рада, что моя мама, которая растила меня без отца, будет счастлива.
Мы с Лешкой и маленьким Ромкой остались одни в огромной сталинской квартире, в которой почему-то быстро начала скапливаться пыль, а в раковине небоскребом громоздились одна на другой немытые тарелки. И всегда нечего было есть. В общем, мамы не хватало.
В институт мы с Лешей ходили по очереди – кто-то оставался с Ромкой. По воскресеньям приезжала бабушка – ворчала, мыла посуду, готовила.
Однокурсницы иногда намекали, что Вика продолжает «клеить» моего Лешку, но мне было совсем не до этого.
Однажды на лекции мне стало плохо, я потеряла сознание. Вызвали скорую и меня прямо из института увезли в больницу. «Поздний токсикоз, истощение, куда смотрели…» ворчала принимавшая меня врач. Я дремала, кружилась голова, и мне было хорошо от мысли, что я, наверное, наконец, высплюсь. Через некоторое время я проснулась от громового: «Давление зашкаливает. Будем кесарить.»
Я не помню, что было дальше. Очнувшись поздно ночью от нестерпимой боли в животе, я поняла, что ребенка во мне нет. Страшнее чем в тот момент, мне не было никогда. Эта ужасающая пустота испугала меня так, что я вся покрылась липким холодным потом и закричала.
Медсестра, появившаяся через пару минут, уверила меня, что с ребенком все в порядке, он в инкубаторе, предупредила, что мне ни в коем случае нельзя вставать.
Мишенька появился на свет семимесячным, и весил столько же, сколько полуторалитровая упаковка сока J7. Он провел в детской больнице, куда его привезли из роддома на второй день после родов, почти месяц.
Я, на удивление врачей, пришла в себя довольно-таки быстро. На удивление – потому что операция оказалась очень сложной, в результате которой мне ампутировали матку. Может, было какое-то осложнение, может, врач неправильно провел операцию – все это в тот момент меня не волновало. Сердце мое разрывалось – хотелось нестись в больницу к Мишеньке и взять на руки Ромчика, который тогда только-только начал вставать на ножки, доверчиво хватаясь за наши с Лешкой пальцы.
Сессию Алексей сдавал буквально с Ромкой на руках, так как малыша не с кем было оставить. Однокурсники по очереди возили по институтскому скверику коляску с улыбающимся Ромкой, пока Леша, предусмотрительно взяв и мою зачетку, бесстрашно входил в аудитории и выходил с торжествующим видом – сердобольные преподаватели, словно сговорившись, не стали нас «заваливать».
Мишаня был совсем не похож на своего брата – спал все ночи напролет, а проснувшись, терпеливо ждал, пока я возьму его из кроватки и накормлю, после чего вновь засыпал. Ромка все время пытался схватить Мишеньку – то за носик, то за ушко, но особенно его интересовали глазки братишки, поэтому нам приходилось не выпускать из вида моего старшего (о, как это странно и неожиданно звучало для меня тогда – старшего) сына.
Ромкин День Рождения мы встречали всей семьей: Лешка, я, маленький Мишенька, мама, приехавшая со своим мужем и сам Ромка, который, словно понимая, что он является «героем дня», бодро вышагивал по квартире, улыбаясь и покусывая неизменную сушку – единственное спасение для его режущихся зубов.
Мама была категорически против того, чтобы я бросила учебу и уговорила бабулю переехать к нам. «Сдашь свою квартиру, накопишь на ремонт и будешь на старости лет жить в нормальных условиях!» – убеждала она бабушку. Бабуля, похоронившая дедушку два года назад и давно уже собирающаяся на пенсию, подумав, согласилась – окна ее дома выходили на шумный Ленинский проспект, по которому вечно, и днем и ночью, куда-то спешили машины, а подоконники, сколько их не протирай, были серыми от копоти. У нас же сразу через дорогу был небольшой парк и окно бывшей маминой комнаты, предназначавшейся бабушке, выходило в тихий дворик.
Несколько лет пролетели незаметно, как пролетает летняя ночь, как высыхает утренняя роса от ярких солнечных лучей. Мы с Лешкой заканчивали институт. Светлана тоже вышла замуж за парня, с которым встречалась больше года – известного на весь район фарцовщика Кирюху и родила дочку Ксению – она всего на полгода была младше нашего Мишеньки. Света иногда «подбрасывала» Ксюню нам и бабушка с удовольствием возилась с тремя малышами. Света тоже часто брала моих мальчишек к себе – трое малышей были почти неразлучны.