Нет, муж пока ничего не издавал. Рассказики пишет, отдыхая от написания большого исторического романа... который, возможно, будет закончен в этом году ттт.

Мы, в принципе, могли бы выделить небольшие призовые деньги на за рисунки на барсучью тему - а голосование устроить всем ЛВ, кого форумчане выберут - того и наградим))).
Как это сделать - написать модератору в детский раздел с вопросом?

Кстати, вот такая новость:
Впервые электронное сообщение отправлено с помощью телепатии

Сегодня, 4 мая, по Интернету с помощью телепатии удалось отправить электронное сообщение.

«Вперед, Барсуки» — эта фраза, переданная Эдамом Уилсоном в мировую сеть из лаборатории американского университета Висконсина, как передает ИТАР-ТАСС, уже вошла в мировую историю открытий.

Эдам Уилсон сумел написать мыслями текст и передать его с помощью сканера новейшего поколения, который способен улавливать в клетках мозга изменения электромагнитных полей и превращать их в буквы и цифры.

Отметим, что в последнее время в работах по получению информации из мозга посредством сканеров достигнут прогресс. Так, наряду с текстами, сканеры смогли «распознать» и образные картины, которые представляли себе участвовавшие в исследованиях добровольцы.

Спасибо вашему мужу. Замечательный язык повествования, вкусный я бы сказала. :flower:

Как белочка Барсука спать укладывала

Мне не спалось вторую ночь. То ли ветер слишком сильно завывал в трубе камина, то ли я слишком много наслаждался последнее время ароматным гватемальским кофе, то ли мысли как неспокойные белки прыгали перед моими глазами то справа налево, то слева направо… в общем, я лежал под тяжелым стеганым одеялом и все время думал о том, как было бы хорошо заснуть.

- Ты напрасно думаешь, что белки такие беспокойные звери, – услышал я беззвучную фразу, которую произнес кто-то неподалеку. Потом в квадратики лунного света на полу вплыли две продолговатые белые полоски, а уже вслед за ними и серая тень упитанного пушистого тельца Барсука.

- Белки вовсе не такие, как ты о них думаешь, - сказал Барсук, теперь уже вслух. Он присел на задние лапки столбиком, и, увидев, что я приветливо кивнул ему, аккуратно вскарабкался на кровать и устроился у меня в ногах. Одна из них научила меня как надо засыпать, и с тех пор, как ты знаешь, я могу заснуть в любом месте в любое время. Барсук зевнул, потянулся и, уже было сладко засопел, как вдруг, видимо вспомнив, что он собирался продолжить рассказ, хрюкнул и продолжил:

- Я был тогда еще совсем маленьким Барсучком. А ты знаешь, что все маленькие барсучки бояться спать. Каждому маленькому барсучку кажется, что темная ночь может поглотить его навсегда, а уж если и не поглотит, то наверняка напугает – кто знает, что может случиться ночью, какой зверь может оказаться неподалеку.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Хотя мои братья и сестры, мама и папа спали неподалеку – в своих отнорочках, мне, все же, казалось, что я один на целом свете. Казалось, что существую только я и тьма ночи, которая заполняет собой всю нору, и даже, кажется, заменяет собой весь воздух – ты же знаешь что ночной воздух особенный, напитан всеми ароматами, которые неслышны днем, и такой густой, тяжелый и прохладный, что его хочется пить как нектар.

Но пить его мне совсем не хотелось, поэтому я дышал совсем чуть-чуть, стараясь набирать его как можно меньше, из-за чего мне приходилось делать вздохи достаточно часто.

Так бы я и лежал в своих страхах, представляя, что может скрываться за этой плотной густо-синей краской тьмы, как вдруг я почувствовал прикосновение чего-то очень легкого и пушистого. Как будто огромная кисточка прошлась по моему телу. Удивительно, но было похоже, что эта кисть смела с меня напряжение и я моментально смог расслабиться, отпустить все свои мышцы, как распускают перед сном натянутые ленты в волосах, и те рассыпаются по подушке, что бы как следует отдохнуть.

- Привет, услышал я, - сказал Барсук и сладко зевнул. – Оказывается ко мне пришла ночная фея снов – лиловая лесная Белка. Днем таких ты не встретишь. Я даже не знаю, откуда они берутся ночью. Честно говоря, я даже не видел, что эта белка лиловая, но я был в этом уверен.

- Привет, - повторила Белка, - маленький Барсучок, пришел твой черед научиться засыпать. Я уже была у твоих братишек и сестричек, и теперь я пришла к тебе. Я научу тебя спать – ты выслушаешь меня всего один раз, но, то, что я скажу тебе, останется с тобой навсегда, на всю твою жизнь, и даже больше. Перед сном, тебе будет достаточно вспомнить обо мне, и твое тело и душа сами поймут, что надо делать, чтобы сладко уснуть. Никакие мысли, никакие соседи, никакие звуки не смогут отвлечь тебя от самого важного и самого приятного дела на свете – сладкого ночного сна.

Белка еще раз провела по моему телу своим пушистым лиловым хвостом, и я почувствовал, что остатки напряжения растворились во тьме. Словно маленькие мышки – мускулы, еще недавно перебегавшие бугорками под моей шкуркой с места на место, вдруг нашли выход, словно в прогрызенном мешке из-под крупы, и вмиг разбежались, оставив мешок совершенно неподвижно лежать на месте.

Белка провела хвостом вокруг меня.
- Это только твой маленький мир, Барсучок. Он совершенно безопасен, потому что ты – король своего мира, и все здесь подчиняется только тебе. Все переживания дня, все радости и расстройства, все звуки – все осталось за пределами этого круга.

И действительно, ночной сверчок, еще недавно стрекотавший где-то вдали умолк, как и хрум разгребаемой кротом земли где-то еще глубже нашей барсучьей норы.

- Теперь, ты будешь внимательно слушать то, что я буду тебе говорить – продолжила Белка – и каждое мое слово ты будешь повторять внутри себя, и будешь выполнять все, что будет сказано. А потом, когда меня не будет рядом, ты будешь сам говорить себе все, что нужно, и твое тело и твоя душа будут тебя слушаться. Даже если ты и ошибешься в мелочах – ничего страшного, ведь тело и душа умнее тебя самого и сами прекрасно знают, что им надо делать – они просто ждут от тебя разрешения на это.

Я потянулся, и подумал, как это было бы здорово, не думать за свою душу и тело, а лишь разрешить им поступать, так как нужно в данный момент, так чтобы уснуть, да и вообще, в каждый момент жизни – ведь они обладают интуицией, и лучше барсучьего ума знают, что и как следует делать.

- А теперь, - сказала Белка – выпей снотворного ночного воздуха. Ты же чувствуешь, какой он вкусный и тягучий. Если вдыхать его глубоко, то его снотворные силы проникнут в тебя и тебе останется лишь следить, как ты проваливаешься в сон, все глубже и глубже. Вдохни его глубоко, полной грудью, но не торопись выпускать – пусть он напитает тебя изнутри, а потом, ты потихоньку выпусти его через свой нос – и, возможно, ты заметишь, что струйки воздуха, которые ты выпускаешь, переливаются изумрудным светом. Причем, тебе совсем не обязательно открывать глаза, чтобы видеть их. Ты увидишь их и так. А как только ты поймешь, что видишь их или, хотя бы почувствуешь их, то ты уже будешь уверен, что начинаешь глубоко засыпать. С каждым последующим вдохом ту будешь погружаться в свой сладкий сон все глубже и глубже. Возможно, ты ощутишь, как твое тело становится все тяжелее и тяжелее, так, что даже глубже погружается в твою ароматную подстилку из кленовых листьев,
- а ты, человеческий детеныш, - Белка неожиданно повернулась в сторону, словно там был кто-то еще, - возможно ощутишь, что твое одеяло так сладко и приятно облегает твое тело, что ты чувствуешь себя также уютно и защищено, словно находишься там, где был, пока еще не родился.

Я - сказал Барсук – был совершенно зачарован словами Белки, и подумать тогда не мог, кому же она обращалась, но слова ее так мягко и приятно проникали внутрь меня, что тело мое охотно выполняло все ее указания, хотя голос ее звучал уже где-то совсем вдалеке. Она все говорили и говорила, а мысли мои были уже где-то совсем далеко, так далеко, что я уже, пожалуй, и не мог сказать, о чем они были. Дышал я ровно и глубоко, и с каждым вдохом тело мое все больше и больше становилось неощутимым, словно растворялось во тьме ночи. Глаза мои, казалось, обратились совершенно куда-то вглубь меня… и я с трудом удерживал лишь тоненькую полоску внимания где-то совершенно далеко – на невидимом горизонте. Но держать ее было все труднее и труднее и, через какое-то мгновение, она совсем исчезла…

Проснулся я утром, ровно в то самое время, которые было нужно, и чувствовал себя свежим и отдохнувшим, видимо потому что так говорила мне лиловая ночная Белка, когда голос ее удалился, куда то совсем далеко, – сказал Барсук.

Но я уже и сам не был уверен, что слышу его, как и не был уверен, что вообще приходил ко мне. Неожиданно, мне показалось, что большой пушистый лиловый хвост скользнул по моему лицу, и я провалился туда, в самую глубину сна, чтобы проснуться утром, совершенно готовым к все нужным и хорошим делам, которые мне предстоит совершить.

Хм, здорово. А почему именно барсуки? Это не очень общительные зверьки. У нас есть знакомый, которого мы так называем и не только потому что у него фамилия производная от барсук. Вот думаю как дать ему почитать...

инетерсные рассказики!
уютные, как чашечка чая с вареньем у камина... ;)

В некоторым роде барсуки - магические звери. Вероятно поэтому.

Вот еще свежий рассказик,о не про Барсука, а про кошку.


Синтия

Синтия была соседской полосатой кошкой. У нее была самая обычная усатая мордочка, полосатые лапы с белыми башмачками, белая грудка и хвост с восемью полосками. Она жила в доме у моей пожилой соседки миссис Джэмисон. Соседство наше было весьма относительно, точнее было бы сказать, что ее дом располагался ближе других по другую сторону холма, на дороге к ближайшему городку. Миссис Джэмесон была одинока. Муж ее, служивший когда-то в муниципальной полиции давно умер, а сын ее уехал в Лос Анджелес, где, как говорили, стал неплохим художником, во всяком случае,
полотна его попали и в музей Соломона Гугенхайма в Нью Йорке и, даже, попадались иногда в галереях в Кармэле. Но, как это часто бывает, жизнь художника полностью захватила сына миссис Джэмисон, и, не смотря на то, что наши края лежат не так уж и далеко на север от города Ангелов, видались они очень редко. Синтия была еще маленьким котенком, когда сын Миссис Джэмесон проводила сына из дома окончательно, таким образом, на тот момент, о котором я веду речь, кошке уже было никак не меньше двадцати лет, что достаточно много. Во всяком случае, моему коту Эрвину, когда он ушел от нас, было около пятнадцати лет.

Синтия росла, радуя супругов Джэмесон, а потом и скрашивая дни вдовы Джэмисон.
Сын приезжал домой изредка, в основном, чтобы познакомить сначала со своей женой, потом - через несколько лет - с детьми, а потом - когда его жена также скончалась от болезни сердца, каждые два-три года сын привозил на знакомство очередную молодую пассию. Ходили слухи, что с одной он умудрился завести еще несколько детей, но потом их отдали в приют при монастыре, потому что сам художник начал неудержимо пить, и воспитывать их дома не было никакой возможности.

Наблюдая как жизнь сына медленно, но верно летит под откос, миссис Джэмисон старела все быстрее и быстрее. Лицо ее некогда свежее и яркое, постепенно тускнело и сморщивалось до такой степени, что со временем стало напоминать печеное яблоко, хотя ей было всего-то немногим больше шестидесяти.

Раз в неделю, когда я ездил на своем траке в супермаркет в наш городок, я навещал миссис Джэмисон, чтобы выслушать пересказ письма от ее сына, или, что бывало гораздо чаще, когда письма от сына не было, просто покивать головой в так ее сетованиям. В каждый свой визит я обязательно захватывал несколько хороших кошачьих консерв для Синтии. Миссис Джэмисон даровала мне привилегию самому выкладывать корм для кошки в ее плошку. У Синтии таким образом уже выработался условный положительный рефлекс на урчание двигателя моего трака, как у русской собаки Ивана Павлова. Когда я только подъезжал к дому миссис Джэмисон, кошка выбегала на патио перед домом, вытянув хвост трубой и громко мяуча. Я тряс консервой над головой, и Синтия подбегал ко мне, терлась спиной о ноги, а потом, играя, нападала на ту ногу, которая при шаге оказывалась впереди. Так, с кошкой, практически висящей на ноге, я и входил в дом.

После того, как Синтия уплетала первую консерву, она подходила к дивану, где мы с Миссис Джэмисон пили чай, и, мурча, запрыгивала мне на колени. Там она устраивалась спиной ко мне и начинала массировать мои колени своими передними лапами. При этом, она выпускала свои острые коготки и весьма чувствительно запускала их в мое тело. Спихнуть Синтию с колен я не мог, потому что, во-первых, кошка была достаточно пожилая, и крепость ее костей, как у врача, вызывала у меня сомнения. А во-вторых, я не хотел обидеть миссис Джэмисон непочтительным обращением с ее лучшей подругой.

За долгие годы одиночества Синтия стала основной собеседницей и конфиденткой пожилой леди. Хотя кошка не говорила по-английски, для их бесед этого и не требовалось. Если настроение миссис Джэмисон было неважным, Синтия устраивалась рядом с ней, так чтобы старушка могла положить руку на ее голову. Синтия начинала мурчать под с такой силой, что мягкие вибрирующие волны входили в
руку Миссис Джэмисон и, видимо, достигали ее мозга, вытесняя собой очаги тревожности, потому что нескольких минут хватало, чтобы изменить настроение пожилой леди самым кардинальным образом. Вечером, когда, бывало, бессонница пробовала одолеть своими протяжными и невеселыми мыслями, Синтия вспрыгивала на кровать миссис Джэмисон, и вытягивалась на постели рядом. Она так уютно устраивала свою усатую мордочку на лапках, так расслабленно вытягивала задние лапы и хвост, что сон начинал наполнять пожилую леди, лишь стоило ей взглянуть на свою кошку. Какие могут быть тревоги и волнения, когда рядом с тобой находится живое воплощения сущности расслабления и покоя. Кроме того, видимо Синтия умела испускать и сонные флюиды, в чем я лично сам имел возможность убедиться, когда засыпал в кресле в гостях у миссис Джэмисон, когда рядом безмятежно дремала Синтия.

Миссис Джэмисон рассказывала мне, что неоднократно Синтия приходила к ней во сне, точно так же как это было бы наяву. Когда я спрашивал Миссис Джэисон в чем же состояло различие между дневным реальным миром и миром сновидения, старушка говорила, что, в общем-то, никакой разницы нет, за исключением того, что во сне никогда не увидишь ни солнца, ни луны, ни других источников света. Свет во сне рассеянный, как будто он исходит одновременно со всех сторон, из-за чего во сне никогда не увидишь теней.

Я читал, что в древнем Египте кошки почитались за священных животных - почти божественных, видимо из-за того, что считалось, что кошки проводят большую часть жизни во сне, путешествуя в Царство Мертвых. И действительно, Синтия, по словам миссис Джэмисон, спала никак не меньше двадцати часов в сутки. Кто знает, где она бродила все это время?

Миссис Джэмэсон умерла по весне, когда окрестные поля уже вовсю зеленели. Сын узнал о смерти матери слишком поздно, чтобы успеть на похороны. Похоронили ее на кладбище подле часовни в нашем ближайшем городке. Кроме священника, провожали ее несколько соседей из окрестных домов, одна вдова сослуживца ее мужа, я и Синтия.
После того как на могилу был уложен последний пласт дерна, положен могильный камень, возложены цветы и все разошлись, я забрал Синтию с собой. Я привез кошку домой к Миссис Джэмисон, положил ей в плошку любимую консерву и наполнил чашку свежей водой. Синтия даже не взглянула на любимый корм, а забралась на привычное место на кровать, подобрала лапами под себя старую шаль Миссис Джэисон и крепко зажмурила глаза.

На следующий день, когда я заехал, чтобы положить кошке корм, Синтия сидела в той же позе на том же месте. Я поменял засохший корм на свежий и плеснул ей в чашку свежей воды.
На следующий день приехал сын-художник и я отдал ему ключи от материнского дома. Также я показал ему, где лежит корм для кошки. Однако, кошка, судя по всему, игнорировала еду. Только из чашки немного убавилось воды. Или, может быть, вода просто испарилась?

Через день художник пришел и поинтересовался, не видел ли я Синтии. По его словам, утром кошки не было на привычном месте, да и вообще в доме. Мы обошли вместе мой дом и сад, но сделал я это лишь для того, чтобы успокоить художника - до нашего дома от усадьбы Джэмесонов было не менее трех миль. Вряд ли кошка проделала такой большой путь, да и зачем ей это.

Художник собрался уезжать через неделю. Перед отъездом он заехал ко мне попрощаться. Мы молча пожали друг другу руки, и художник отправился по дорожке к своему внедорожнику.

- Послушайте, - окликнул я его, когда он уже почти подошел к воротам, - а как же Синтия? Она так и не появилась?

Художник обернулся, перемялся с ноги на ногу, и зашагал обратно к моему дому.

- Синтия... Да, она вернулась. - Он помолчал немного. - Я нашел ее на могиле матери. Она лежала, свернувшись клубочком, на камне. Видно, она совсем по ней соскучилась.

- Так вы забрали ее с собой? - поинтересовался я. - Она поедет с вами? - Я сделал шаг вперед, чтобы пойти погладить Синтию на прощание.

Художник перехватил мою руку. - Не надо. Ее нет в машине. Я похоронил ее в саду за домом. Когда я нашел ее, она уже не дышала. Служитель сказал, что она провела на могиле пять последних дней. В одной позе. Никто ее не трогал, так что даже невозможно сказать, когда именно она умерла.

Он сжал мое предплечье, повернулся и зашагал обратно к воротам.

А я стоял и думал, что миссис Джэмисон, вероятно, очень довольна, что ее лучшая подруга не оставила ее одну, больше, чем на несколько дней... если они вообще расставались...