[МЕТАКСА™]

Когда Ромка пошел в первый класс, у нас уже была своя небольшая фабрика – Кирилл арендовал подвал на соседней улице. Я инструктировала работниц и помогала им, если возникали сложности. Проблем со сбытом не было – Кирюха в продажах был «как рыба в воде», ну и я, соответственно, занималась своим любимым делом.

А вот Светлана, закончившая педагогический, так никуда и не устроилась – платили мало, а «горбатиться за три копейки», как она выражалась, в ее планы не входило. Тем более, что Кирилл приносил домой достаточно много денег – уже был сделан ремонт, куплены две машины, спальня «Кармен» и кухня из дуба. Я стала замечать, что от подруги часто пахнет алкоголем.

Мы тоже жили неплохо – Леша работал, а у меня хватало время и на детей, и работы стало меньше – швеи, которых нанял Кирилл, работали хорошо, а те, кто работал плохо, постепенно отсеялись.

Благодаря моей работе мы с детьми каждое лето ездили на море. Обычно добирались на поезде, но в то лето решили самолетом – пусть денег больше уйдет, но три лишних денька дети на солнышке погреются, а не будут трястись в душном купе. Мишаня, боявшийся почему-то самолетов как огня, устроил настоящую истерику – плакал, стучал кулаками – не поеду, и все! Убедила его бабушка. Она вложила Мише в ладошку иконку со словами: «Это Архистратиг Михаил, твой Ангел-Хранитель, Он спасет тебя от любой беды. С ним ничего не бойся». «Правда?» – спросил Миша, с надеждой и удивлением глядя в глаза бабушке. «Вот увидишь – ничего не случится», – заверила его бабуля. Мишенька весь полет сжимал в руке иконку и, когда мы сходили с трапа, он выглядел изумленным и счастливым. С тех пор Миша с иконой не расставался, разве что в садик ее не брал, но войдя в квартиру, сразу бежал к иконе, становился на колени и шепотом рассказывал, как прошел его день.

Через год, когда Миша пошел в первый класс, я почувствовала неладное – Кирилл не появлялся полмесяца и, похоже, дальше решил все делать без меня. Света, зашедшая в гости, лишь подтвердила: «Ну да, коллектив у него дружный, девчонки работают и уже вполне могут справляться без тебя. Зачем ему лишние деньги тратить – тебе платить?» Я выслушала ее монолог молча, подперев ладонью щеку, едва сдерживая слезы.

Вечером пришел Лешка, обнял меня и сказал: «Солнышко, не расстраивайся! Я-то работаю! Ну не поедем больше в Сочи и не купим, как у Светки, «Кармен», у нас и так все есть, правда?» Я согласилась и поняла, что действительно, ничего страшного не произошло – подумаешь, потеряла работу. Главное, что все мы живы и здоровы.

Прошло почти десять лет. Дети подрастали, Ромка заканчивал школу, серьезно занимался боксом, бренчал на гитаре, встречался с девушкой из параллельного класса, иногда гулял допоздна, из-за чего мы с бабушкой сидели на кухне до его прихода и пили валокордин. Миша, после того случая с иконой, сильно изменился. Из беззаботного мальчишки он превратился в серьезного маленького мужчину. По воскресеньям ходил с бабушкой в храм, на службу, а год назад стал алтарником. Решил, что когда вырастет, непременно будет священнослужителем. Бабуля им очень гордилась. С Машенькой не было никаких проблем – ласковая и послушная, она отлично училась, сама ходила в музыкальную школу, пыталась шить и с удовольствием помогала мне и бабушке по хозяйству.

Соседка Светлана и ее муж Кирилл уже лет пять или шесть жили очень бедно – фирму пришлось закрыть по каким-то неизвестным мне причинам через год после того, как я вынужденно уволилась. Мы почти не общались. В последние года два они, не прекращая, пьянствовали, и мне было очень жаль Ксюшу, иногда она даже ночевала у нас. Девочке жилось трудно. Никто о ней не заботился, не проверял уроки, а полгода назад она, похоже, связалась с какой-то сомнительной компанией. В последнее время мы даже старались не пускать Ксению к нам – после ее ухода в доме всегда что-то пропадало. Я думала, что девочке нечего есть, и скрывала от Лешки пропажу золотого перстня с сережками, а бабушке, которая давно искала свой кулончик, говорила, что я где-то на днях его видела, то ли в комоде, то ли в шкатулке…

В один из вечеров, около полуночи, мы с Лешкой возвращались из гостей. На лестнице сидела Ксюша и горько плакала, ее худенькие плечи сотрясались от рыданий. Быстро протолкнув Лешу в квартиру, я подошла к девочке и обняла ее. «Ксюнь, ты чего? Что опять случилось? Пойдем к нам?» Ксения обхватила меня и зарыдала еще сильнее. Спустя полчаса, немного успокоившись, но, все еще всхлипывая, Ксения, стуча зубами о края чашки с чаем, призналась, что беременна и срок – всего лишь два месяца. Кто отец ребенка, она не знает – встречалась сразу с несколькими… Родители не в курсе, да если бы и узнали, денег на аборт бы не дали, потому что их, денег все равно нет… Я слушала и делала вид, что протираю стол – терла, терла непослушными руками стирала несуществующие пятна и не знала, что ответить девочке. «Ксюнь, давай поговорим утром», – в конце концов сказала я фальшиво-бодрым голосом.

Уложив ее, я привычно открыла новый пузырек валокордина. Все уже давно спали, а я понимала, что не усну – буду думать о Ксении, которая росла с моими сыновьями, на моих глазах, и о ее ребенке. О том, увидит ли он это солнце. Это небо. Будет ли хохотать над незадачливым Волком из всеми любимого «Ну, погоди!» Прочитает ли сам, без помощи, первое слово. И интересно, в каком возрасте он, этот ребенок, впервые полюбит? Этот ребенок. Он уже есть, он уже два месяца существует! Несмотря на то, что еще вполне можно успеть сделать аборт. Со Светкой, мамой Ксении, говорить бесполезно – она совсем спилась, да и в былые времена ее отношение к аборту было такое же, как у многих – как пойти, например, и удалить ненужную бородавку. Обхватив голову руками, я сидела до рассвета и думала о том, что можно сделать, чтобы малыш остался жить

За час до звонка будильника я разбудила Лешку. Мы сели и я, морщась от слишком крепкого (чтобы взбодриться) кофе, поведала ему о случившемся. «Ань, откровенно говоря, не знаю, что тут можно сделать. Я без понятия. Подумай сама – если даже мы с тобой поступим так же, как с Манюней, если я признаю себя отцом ребенка Ксеньки, меня просто посадят! Ей же всего пятнадцать лет!». «Тогда Ромка!» – воскликнула я. «Аня. А ты уверена, что ребенок Ксении будет нормален? Ты знаешь, с кем общается Ксенька? Это уже не та шустрая смешливая малышка, которая все вечера напролет после детского садика просиживала у нас! И Ромка, Ань, это совсем не я…»

Отодвинув чашку с недопитым кофе, я встала и пошла будить Ромку. Поднимала я его минут десять. С трудом проснувшись, Роман, в плавках, потирая глаза, сел на табурет: «Ну что у вас случилось?». Я молча вынимала посуду из посудомоечной машины, пока Алексей говорил – рассказывал про ситуацию Ксении, умолчав, естественно, о нашей Маше. Когда Леша закончил, Ромка обалдело спросил: «Да вы чего? Я же с Настькой уже три месяца встречаюсь! И зачем мне это надо, вообще?» «Ром, ты потом тоже откажешься от ребенка, а мы оформим опеку без проблем, как кровные дед с бабушкой!» «Не, вы сдурели совсем! Зачем вам это надо?» «Малыша спасти надо,» – терпеливо сказала я. «Да знаете, сколько абортов делают? Всех не переспасаешь! А Ксюха вообще наркоманка! Вы что обалдели? Зачем вам урод нужен?» «Как наркоманка?»- ошалело спросила я. « Ты что – не в теме? Мам, ну ты ваще с луны свалилась, – Ромка посмотрел на меня с какой-то жалостью, – в общем, я в этом не участвую.»

«Я согласен» – в дверном проеме стоял бледный Миша, который, видимо, давно проснулся и слышал весь наш разговор. «Ну, вы больные!» – Ромка встал, отодвинул ногой табурет и вышел из кухни, сильно толкнув брата плечом. Миша не пошевелился. Я подошла и обняла своего младшего сына, а Алексей угрюмо встал, молча собрался и ушел на работу.