Как ни странно, мне теперь больше всего нравится вспоминать те дни, когда мы жили самой обычной жизнью, и это была такая игра, как будто мы – это не мы, а тусовщики какие-то бессмысленные, хипстеры. Сядем, например, в кафе дурацком, и даже не разговариваем особо, а так – оба за компьютерами. Или на фильм какой-нибудь – но не этот ад голливудский, а что-нибудь европейское, очень спокойное, где слов поменьше, и можно вообще, по большому счету, не думать о том, что там на экране случилось, а просто сидеть рядом с ним, держать его за руку и чувствовать себя самой обычной девочкой, которая с парнем в кино пришла. Но такое, конечно, бывало редко, от силы раз в месяц – и, наверное, поэтому эти глупые воспоминания мне так дороги. И все-таки, если бы мне предложили на выбор: эта мирная, сонная, безопасная жизнь, пусть с ним рядом, или наше общее дело, но знать, что рано или поздно я его потеряю, - я бы все равно выбрала дело.
Иначе зачем жить вообще? Чтобы в кино ходить? Нет.
Я поняла, что вокруг происходит, когда стала много читать. Я считаю, по России было нанесено три удара. Первый – сто лет назад, революционерами. Меня, кстати, всегда поражали женщины, которые в этом участвовали, – разные там Фигнер, Засулич, Спиридонова. Храбрость можно уважать, но - как они не понимали, что делали? Второй – в девяностые, в нашем детстве, а третий - уже сейчас, когда фактически началась азиатская оккупация. Кто может этому противостоять? Только такие, как Валя.
Был такой случай – они как-то с соратником привезли вещи ко мне в квартиру, грузить надо было быстро, чтобы никто из соседей не видел лиц и не заинтересовался коробками, и он споткнулся, когда выходил из подъезда, и разбил коленку, как в детстве. Я нашла йод, спустилась, чтобы времени зря не терять, села перед ним на асфальт и осторожно, легко прикасаясь, обработала ссадину. Такая ерунда, но закрываю глаза и вижу: он слегка морщится от моих прикосновений, смотрит не на меня, а куда-то в сторону, и только одна бровь у него чуть приподнимается, словно он заметил что-то неожиданное. А там, куда он смотрел, не было вообще ничего интересного – так, доска объявлений про отключение горячей воды, клумба и скамейка, на которой Штрейхер сидел и нас ждал. Но Валя там что-то свое разглядел. Мне всегда казалось, что он существует в каком-то другом мире, вроде бы рядом со мной, но не в том, где нахожусь я.
А на казнь он меня брал один раз. У меня никогда не было этих, знаете, бабских истерик, я поддерживала движение всем, чем могла, и хорошо знала, что такое применять силу против врагов. И была готова казнить сама, если б он мне сказал, что так нужно. Тем более, что война идет не против дворников каких-то жалких, а против реальных зверей, за которыми и изнасилования, и смерть наших соратников. Но он явно считал, что мне не стоит этого видеть. Женщина, типа. Меня это слегка злило. А в тот день он меня все-таки взял. Приводил приговор в исполнение Штрейхер, а Валя держал.
И – это мне тоже запомнилось – у него была такая нежность, такая аккуратность, деликатность даже в движениях, как будто он не зверя азиатского уничтожает, а – заворачивает мне подарок на день рождения в яркую, тонкую, почти невесомую бумагу. А бумага не рвется, не гнется - там, где не надо, - и с готовностью подчиняется его сильным, заботливым рукам, его длинным пальцам, какие бывают у музыканта, а не у воина. Так что даже через эту его жестокость – я чувствовала, как он дарил мне себя.
Штрейхер тогда еще задел какую-то артерию, крови было очень много, но испорчена была только куртка, не настроение.
А еще была ситуация, когда у меня мать попала в больницу. У меня у самой с ней всегда были отвратительные отношения, а она ему кто? Да никто. И при этом – он тут же приехал, как-то дал денег врачу, этим женщинам, которые следят за палатами, и какими-то незначительными, очень простыми словами успокоил меня, сделал так, что я как-то вся переключилась – и оказалась формально в больнице, а на самом-то деле – с ним вместе, с ним наедине.
Нет, про его отношения с ней я не знаю. Я уверена, там ничего не было. Она сестра Штрейхера, но не из движения, а самая обычная, бессмысленная девочка, каких в любом кафе за каждым столиком… Понимаете, Валя такими не интересовался. Это смешно прозвучит, но он же действительно жил в другом мире, не в том, где происходит вся эта пошлость. А заходил он к ней только по срочным делам, передать сообщение. То, что у них что-то было – это придумало следствие. Они надеялись, я начну ревновать и дам против него показания. Думали, я во все это поверю, переживать начну.
http://dewarist.livejournal.com/2011/11/10/