СЛОВА-СТРОКИ ,которые взяли за живое

[Larisa]

Эта странная, теплая нежность на темной кухне, отражение свечки прячется в чашке с чаем, и так тихо, что кажется, небо в ладони рухнет вместе с теми словами, что раньше не прозвучали. Первый раз я не спорю, не делаю все серьезным, отдавая себя, получаю весь мир в награду. Может быть, это я окончательно стала взрослой. Может быть, это ты наконец-то сыграла правду. Эта ночь накануне сочельника – очищеньем от всего, что успели друг другу когда-то выдать. Если любишь, не знаешь милости и прощенья – потому, что не знаешь гордости и обиды, потому что умеешь молчать обо всем так просто, что не нужно долгих, путаных объяснений… Ты окно открываешь, пускаешь морозный воздух, и январь, словно кот, запрыгнувший на колени, и светло, несмотря на часы – на которых полночь, снег лежит отраженьем луны, фонарей и неба… Кто-то, посланный свыше, приходит опять на помощь. Никогда ни о чем не жалей, ничего не требуй, никогда не забудь, через что проходили раньше, научись сохранять все, что дорого, всех, кто важен… Я люблю тебя – слабой, искренней, настоящей. Ты всегда для меня будешь лучше, сильней и старше, ты всегда для меня будешь частью моей вселенной – органичной, как вдох, постоянной, как группа крови… Боже мой, сколько бреда слышали эти стены, а теперь тишина притаилась у изголовья, перепутать ладони, укрыться пушистым пледом и уткнуться в плечо, в запах лайма и теплой кожи… Наконец-то мы просто и честно молчим об этом. Наконец-то мы просто и честно все это можем.

Кот Басё


Ему хочется счастья, как в добром кино Рязанова, чтобы выпить, а утром проснуться с любимой женщиной. Это кризис среднего возраста – жизнь заново, ведь еще половина не прожита, но обещана, ведь еще все успеется – лишь бы скорее встретились эти руки родные, которым поверишь искренне… Он коньяк допивает один в половине третьего, и гирлянда на елке становится просто искрами. Где-то есть его девушка – только чужая девушка, в отношениях с ним состоящая – относительно. Его папа мечтает давно называться дедушкой, но уже много лет остается седым родителем, у него на работе – костюмы, дела, компьютеры, в холостяцкой квартире – кот, телевизор, сумерки… Он умеет на лыжах, велосипедах, скутерах, он в любом коллективе – самым веселым умником, обаятельным, обеспеченным… неудачником, Гуинпленом – ночами на смятой постели корчится, он приходит сюда посмеяться, но снова плачет – эй, если будешь писать, то поставь в конце многоточие, чтобы я, наконец, как-то выбрался из окружности, где давно замурован своим ни во что неверием…
Разрываясь внутри от гранат никому ненужности, наши мальчики выросли, выжили, постарели, поколение next – не успели одеться в чистое, не сумели уйти от капканов, на них разбросанных… Не грусти, все получится, сбудется и случится, потому что в душе вы пока что не стали взрослыми, значит, можно поверить, что чудо – совсем не выдумка, что однажды родными окажутся посторонние…
Завтра утром тебе – аспирин и три вдоха-выдоха – и билеты в кино про судьбу и ее иронию.

Кот Басё

[Larisa]

Не печалься, не тревожься ни о чём..Крепкий кофе из арабики сварю
Сядь поближе, чтобы чувствовать плечо..Я пока, не слишком много говорю?

Просто хочется опять в глазах твоих отыскать неповторимую весну.
Нам вполне её хватало на двоих..Ничего, что я к тебе всё ближе льну?

Не печалься, не тревожься, не грусти-В кофемолке все проблемы измельчу.
Баламутство мне весёлое, прости-Если хочешь, через силу помолчу?

А вообще, давай бери с меня пример-Не привык я поддаваться слабине.
Извини, что не галантен кавалер-К чёрту кофе, знаешь что.. иди ко мне…

Игорь Рыжий

[Larisa]

Вот ты стоишь, сжимая в руке хрусталь.
Именно – праздник. Трижды его в качель.
Все перемены сведутся к «опять ничей»,
но арифметика выверенно-чиста.

Шея-запястье-бедро – нитевидный пульс.
Так напяль колпачок и проори: «Surprise!».
Палец находит режуще-острый край –
и замирает, все понимая. Пусть.

Времени года больше не будет. Стоп.
Радужный шар отражает тепло гирлянд.
Просто усталость бьет под колени. Ляг.
Ведь после нас вряд ли придет потоп.

Это и к лучшему – ибо хреновый Ной
парами не спасает, а значит, тварь
будет до самой смерти качать права
на половину, чтобы не быть одной.

С нами – сложнее. Вряд ли возьмешь на зуб,
дешевку не впаришь, дочиста мозг не съешь.
Слишком пуста коробочка для надежд.
Слишком понятно, что может быть там, внизу.

Чувствуешь холод, шныряющий за спиной.
Не повернешься – лучше не знать, зачем.
Жмуришься крепче – лучше не помнить черт.
Из ржавого крана в насмешку течет вино.

Катерина Молочникова

Снова сама себе успешно заговорила зубы.
Ворожба даже в век прогресса – залог успеха.
За любые ошибки – себя на горох да в угол.
Из угла не выплыть, не вылететь, не уехать.
И, привычно любой вопрос обращая к хрену, -
уповая наивно – он умный, он знает, дескать, -
проходить полосу препятствий и жесткий тренинг.
Сверчок обретает шесток, овощ – время-место.
Но я научилась любовь носить наизнанку –
единственный метод для тех, кто всегда под током.
И, если не страшно, встань рядом, держи осанку…
а, коли боишься, - не подходи, не трогай!
Иногда для письма сгодятся дверные ручки.
- Что вы тут? – Да так, баловство и плюшки…
Да, спасибо, нам сегодня намного лучше,
нас немного крючит, но почти что совсем не плющит!
Герцогиня, пусть невиновен твой белый кролик,
но снарядом осколочным его все равно зацепит.
Остается по горлышко захлебнуться фантомной болью,
в ожидании чуда призывая эффект плацебо.

Катерина Молочникова

[Larisa]

Это, верно, ошибка... ведь я никакой не романтик.
Знаешь, ты безнадежно больна. Или просто слепая...
Наизнанку я выверну сны, словно грязные майки,
Чтобы крошки тебя, так предательски вросшие в память,

Сквозь ругательства выскрести, ногти ломая до крови,
Окатить кипятком, от души оттерев "пемолюксом", -
Этот взгляд. Это платье волнующе-летнего кроя.
Эту странную блажь находить в одиночестве плюсы...

Нацарапай осколком души по стеклу: "Да и черт с ним!"
Я от смеха рассыплюсь вокруг (не сойти бы с ума лишь).
Ну, давай, назови меня злым, отвратительным, черствым,
Недостойным любви (или что ты под ней понимаешь),

Без стесненья плесни концентратом презрения, ну же!
Чтоб, сломавшись от боли, усиленной тысячекратно,
Я однажды исчез, в лабиринте из снов задохнувшись,
Не найдя без просыпанных крошек дороги обратно...

Евгения Бахтерева

Холодно. Тускло. Сыро.
Каждой иконе - свечку.
Господи, дай нам сына,
Коли винить нас не в чем.

В жизни - унылый прочерк,
В жизни - дыра большая...
Господи, знаешь, дочка
Тоже не помешает.

Вырастут без мучений,
Будут любить и плакать,
Может - жевать печенье,
Может - гулять с собакой,

Будут сопеть похоже,
В замок играть старинный...
Двух карапузов, Боже, -
Много ли? - подари нам!

Годы сдаю экстерном:
Тридцать седьмой октябрь.
Господи, дай детей нам!
Ну не мешай хотя бы...

Пусть тебе будет стыдно,
Справимся в одиночку:
В марте получим сына,
А повезет - и дочку.

Евгения Бахтерева

[Скорпя Ёжкина]

Сообщение от Larisa

Не печалься, не тревожься ни о чём..Крепкий кофе из арабики сварю
Игорь Рыжий

спасибо, что Игоря заметили.. это очень замечательный и чуткий человек...

[Larisa]

Было? Да, было! До боли! До дрожи!Вновь возрождалась, сто раз умирая.
Ну, а сегодня прокрустово ложе я покидаю, тебя уступая.

Может стандарты мои и каноны были цепочкой смешных исключений?
Может природы слепые законы гнали на поиск иных приключений?

Время пришло очистительной мессы,выжгу охранные в сердце пентакли.
Тягостна ролька немой клоунессы в старом, пропитанном фальшью спектакле.

Не дотянуться "убогой" до "перий" -Их слишком много, а быть отраженьем -
То не по мне! Совокупностью мнений я принимаю своё пораженье!

Я признаю себя полуошибкой,полузабавой и полукапризом.
Радуй теперь лучезарной улыбкой тех, для кого был желанным сюрпризом.

Было? Да, было! До боли! До дрожи!Кануло всё, унеслось по наклонной.
Я отпускаю тебя, мой хороший.Вольному - воля!
Где ж рай для спасённой?

Алина Вельдж

[Фру Фру]

заповеди блаженства.

[spirka]

СЛЕЗЫ АНГЕЛА

Она была грустным ангелом. Ее синие, как небо глаза, обрамленные черными ресчниками, печально смотрели в мир, где ей приходилось существовать, и изо дня в день выполнять свою нелегкую и невидимую другим работу. От нее сквозило безразличием и грустью, а опущенные вниз уголки губ создавали нестираемую горькую складочку, которая отнюдь не портила ее поистине небесное лицо.
Она была усталым ангелом. Ее усталость отражалась в каждом движении, в каждом повороте головы, в каждом брошенном вскользь взгляде. Платиновые серебристые волосы, развеваясь на ветру, иногда прикрывали ее лицо, и тогда казалось, что никакие тяготы жизни не ложились на эти хрупкие плечи, принадлежащие прекрасной миниатюрной девушке. Но едва она небрежно отбрасывала волосы с лица, как тут же взгляду открывались грустные синие глаза, с тоской глядящие в небо.
Она была грустным ангелом. Ее грусть и печаль поразили меня, когда я увидел ее в первый раз даже больше чем то, что она мне сказала.
Я тогда едва похоронил жену, и мое желание жить дальше одному, равнялось практически нулю. Я не ожидал ее болезни, не верил в приговор, не ждал смерти. Мы прожили с Линдой 16 лет душа в душу, и то, что ей пришлось уйти первой в столь раннем возрасте, никак не укладывалось у меня в голове. Она угасала за несколько месяцев, как угасает дрожащая тоненькая свеча, терзаемая порывами ветра. Я не успел примириться с ее болезнью, как вынужден бороться с ее смертью.
И вот я стоял у свеженасыпанного могильного горбика, а мое горло сжимали едва сдерживаемые слезы. Мое тело изнывало от боли и горя, я задыхался от тупого ощущения беспомощности и тоски. Я был один, Линда меня покинула. Я слегка наклонился вперед и разглядывал наспех прибитую на кресте дощечку с прикрепленной черно-белой фотографией. Она была красива, той истинной женской красотой, которая заставляла быстрее биться мужское сердце и следовать за ней хоть на край света. Она прожила свою жизнь искренне и с улыбкой, не жалея ни о минуте пройденного времени. Детей у нас с Линдой не было, и это единственное, что омрачало ее счастье. Теперь же я понимал, что кроме этого горбика от моей жены не осталось ничего, лишь горы фотографий и ворох не тлеющей памяти. Она ушла, и с ней ушло все то, что помогало мне двигаться в жизни, с честью преодолевая все взлеты и падения моего пути.
Небо сегодня было бездонным в своей ясности и чистоте, а я желал, чтобы с него падал дождь – тогда бы мне не пришлось скрывать бегущие и исчезающие где-то под тесным воротом рубашки, слезы.
Не найдя у себя подходящего по случаю черного галстука, я завязал этот вызывающий ярко – синий. Теперь же я понимал, что разумнее было бы вообще его не надевать. Но все мудрое в нашей семье делала Линда, а я занимался всем, что было лишено смысла. Например, допоздна засиживался на работе и зарабатывал деньги. Да, теперь, стоя на кладбище и упираясь носками своих новых неудобных туфель в свежую землю горбка, я понимал, насколько все это было лишено смысла. А вот женщина, с которой я провел последние 16 лет своей жизни, и была единственно истинно важной, скрытой от посторонних глаз, как кровь, что бежала по венам, она была необходимым смыслом моей жизни. Как теперь жить без крови?
Церемония закончилась, все, кто хотел высказать свои соболезнования, это сделали, и теперь шли следом за моей соседкой, которая взяла на себя организацию похорон. Она и мне говорила что-то о поминальном обеде, но я, по-моему, качнул головой в знак протеста. А может я и не качал, а она сама все поняла, и позволила остаться здесь еще немного.
Я ослабил узел галстука, так как не мог дышать, и тут увидел ее. Она стояла немного поодаль, одета совершенно не по случаю – в длинную белую полотняную юбку и белую просторную тунику, расшитую голубыми нитками. Ее длинные серебряные волосы колыхались на ветру, в такт печальным кронам деревьев, а глаза смотрели прямо на меня. В них отражалось не сочувствие, не жалость, не безразличие, а именно грусть, во всех ее пониманиях. На вид ей было не больше двадцати, мне стало интересно, что она здесь делает. Возможно, она пришла на соседнюю могилу, но зачем же тогда она уставилась на меня своими синими глазами и, не мигая, смотрит?
Я не знал, что мне делать, мое одиночество было жестоко нарушено, а девушка будто не понимала моего состояния. Я постарался сконцентрироваться на фотографии жены, но пристальный взгляд жег мне грудь, я нехотя поднял голову, и едва не вздрогнул от неожиданности - незнакомка стояла рядом со мной, и не отрывала своего упорного взгляда от меня. Я смутился, но меня тут же взяло раздражение: что она себе позволяет?! Я только было раскрыл было рот, как девушка меня опередила.
- Линда была хорошим человеком, - негромко сказала она. Ее голос зашелестел в пролетающей листве и скрылся в облаках. – Вы тоже хороший человек. Мне вас жаль.
- Спасибо, - я еще больше смутился, так как понял, что девушка была знакомой моей жены, а значит – пришла на похороны, пусть и с опозданием, и не к месту одетой. – Вы… работали вместе?
- Работали? – Она, казалось, удивилась. - Нет. Но я давно ее знаю. И вас, - добавила девушка, все еще глядя на меня. Ее взгляд впивался мне прямо в душу, и у меня появилось странное чувство, что она видит меня насквозь. И еще у меня показалось, что за весь разговор она ни разу не моргнула. – Мне вас жаль, - девушка сказала то, что говорила раньше и замолчала. Ее грустные глаза скользнули по могиле и замерли на кресте. Я ждал. Она посмотрела на небо и ее глаза стали еще печальней. – Я не хочу, чтобы вы умирали.
Мне показалось, что мне дали бейсбольной битой под дых. Умирали? Я? Я не собираюсь умирать!
- Собираетесь, - подтвердила эта странная девушка. – Скорбь должна возвышать, а не уничтожать. Боль делает нас лучше и ближе к Нему. А вы умрете, потому что понимаете скорбь совсем не так, как должно быть. – Я в ужасе застыл. Мне стало страшно и этой девушки, и ее непонятных слов. Но она не замечала ничего, продолжая медленно и грустно говорить, как маленькая девочка, жалующаяся маме, что соседский мальчик украл ее ведерко и лопаточку. – Спустя четыре месяца безустанной депрессии вы въедете на своем «Мерседесе» в бетонную стену разделочной полосы. Но не умрете, вернее, не сразу. Я должна буду появиться за четыре дня до этих событий, под видом соседки за столиком в бистро, и попытаться достучаться до вашего окутанного страданиями разума. Если вы ко мне не прислушаетесь, тогда уже в больнице, будучи медсестрой, постараться вас примирить с необходимостью жить в инвалидной коляске. Но вы и тогда не послушаетесь. И спустя 24 часа после выписки, перережете себе вены.
Она закончила, а я все еще дрожал, так как меня взял озноб.
- Кто вы? И что вам нужно? – Прохрипел я.
Но девушка, казалась, не слышала меня, да и не слушала.
- Мне вас жаль. Я знаю, что вы меня не послушаете, и той аварии вам не миновать. Но знаете, я так устала наблюдать, как люди пренебрегают советами и знаками, и идут прямо в силки, расставленные адскими созданиями. Вы никогда не слушает, и следуете нашептующему вам злу, - девушка перевела дыхание. За все это время она ни разу не моргнула и, ни разу не изменила своего тона, и даже глаза ни разу не высказали своего отношения к сказанному, оставаясь все такими же безучастно – грустными. – Но я так же знаю, что вас ждет, если вы, спрятав свою любовь к Линде в сердце, решите жить дальше. У вас будет прекрасная судьба.… Жаль только, что вероятность такого поворота очень мала.
- Кто вы? – Глухо переспросил я, так как понятия не имел, что мне ответить на ее бредовые слова.
- Я – ангел, - грустно представилась девушка. – Я не имею права рассказывать вам все это, не имею права появляться раньше, чем за четыре дня до будущей трагедии. Но я устала, мне жаль вас, и я хочу помочь. Линда бы не хотела для вас такой участи.
Она закончила говорить и о чем-то глубоко задумалась. Я видел, что ее мысли куда-то упорхнули, а грустные глаза заслонила дымка. В моей голове вертелась тысяча вопросов и тысяча ответов ей, этой девушке. Мне было страшно от того, что я услышал, и от того, что дорисовало мое воображение. Я снова открыл рот, чтобы высказаться, но в это мгновение из-за прозрачных облаков показалось солнце, лицо девушки преобразилось, и в нем появилась одухотворенность и какой-то неземной свет, а в синих глазах отразилось что-то, что заставило меня на мгновение застыть, загипнотизировано глядя на нее.
Я ей поверил: передо мной был действительно Ангел. Возможно, будь я в другом месте, и в другом состоянии, я бы только усмехнулся, и предложил девушке сходить к врачу. Но сейчас я стоял на кладбище, а моя любимая Линда покоилась на дне глубокой ямы. Мое сердце было открыто ко всему – к боли, к страданиям, к откровениям Ангела.
- Скажите, а вас не накажут за... за невыполнение инструкций? – Это прозвучало ужасно, но так быстро, на лету, мне тяжело было сформулировать свою мысль о том, чего я совершенно не понимал.
Девушка неопределенно пожала плечами и уставилась куда-то, за моей спиной. Я резко обернулся, но там никого не было. Тогда я повернул голову назад, но она исчезла. Старый как мир трюк, а действует.
Я сел у могилы жены и задумался. Мои мысли блуждали от грустного ангела к моей Линде, в итоге я зарылся в воспоминания и по моим щекам опять потекли слезы.

[spirka]

Время шло, я продолжал дышать тем воздухом, которым когда-то дышала Линда, ходить по тем же улицам, по которым любила гулять она, читать те же книги. Я ни на секунду не переставал думать о жене, которая подарила мне счастье, но не забывал также и предупреждение Ангела: я спрятал свою любовь в сердце, и не позволял скорби взять верх над собой. Мои друзья всячески поддерживали меня, и хотя мне не хотелось ни с кем общаться, я все же принимал их приглашения сходить куда-то или отужинать вместе. Мне казалось, что Ангел одобрила бы мое стремление не отделяться от людей и не зарываться в себе.
Однажды я спешил на деловую встречу – у меня была небольшая фирма, которая занималась дистрибуцией канцелярских товаров. Я пытался расширить ее за счет увеличения ассортимента товара, и именно по этому поводу должна была состояться встреча с директором местной бумажной фабрики. Но, как назло, все в этот день не заладилось – время встречи перенесли, а моя секретарша забыла мне об этом сообщить, когда же я вскочил в свой «Мерседес» и выехал из дворика, в котором располагался мой офис, то едва не присвистнул – весь проспект был забит машинами. Я простоял минут двадцать, но мое авто не приблизилась к пункту назначения ни на дюйм, поэтому я позвонил своему заместителю, чтобы он забрал машину, а сам побежал к метро.
Быстро шагая по длинному переходу, я пытался определить, к какой именно станции мне нужно ехать: я давно уже не пользовался этим видом транспорта, и сейчас он приводил меня в некоторое смущение. Толпа, вынырнувшая из открытых дверей метрополитена, отбросила меня к прилавкам, где продавались самые разнообразные товары. Я было уже бросился вперед, но от неожиданности застыл – в двух метрах от себя я увидел Ангела. Она сидела на складном стульчике, ее ноги, обутые в мягкие серебристые туфли без каблуков, выбивали чечетку, а сама она … смеялась! Она просто заливалась колокольчиковым смехом и щебетала что-то молодому парню который, зажав портфель между ног, рассматривал цветы. А сама Ангел была цветочницей, сейчас отчаянно рекламирующей свой товар. Я прислушался.
- Ох, эти розы прекрасные, но дорогие. Кроме того, желтый – цвет разлуки. Вы собираетесь расставаться? – Хихикнув, спросила она тощего парня.
- Конечно же нет! – Тот лихо подмигнул. – Цена не имеет значения, главное – чтобы букет был самым лучшим!
- Какой мужчина! – Девушка кокетливо закатила глаза. – Вашей избраннице несказанно повезло!
- Надеюсь, она это понимает, - с сомнением покачал головой парень. – Ну что ж, давайте эти роскошные красные розы, на этом и закончим.
- О, они потрясающие! – Ангел залилась потоком слов, которые, несомненно, характеризовали цветы с самой лучшей стороны. – Только вот, - она остановила свой синий взор на парне, - вы уверены, что она любит розы?
- Что значит «любит»? – Парень во все глаза взирал на продавщицу. – Все любят розы, - уверенно добавил он.
- Все, да не все, - Ангел искрилась улыбкой, будто выиграла в лотерею, но ее синие глаза крепко вцепились в парня. – Знаете, бывают девушки, которые терпеть не могут розы. Вы спрашивали ее об этом?
- Любит ли она розы? Нет, - он с сомнением покачал головой.
- Вообще, какие она любит цветы? Иногда это важно, - проникновенно добавила Ангел. – Бывает, девушка решит для себя, кто подарит ее любимые цветы, тот и есть ее избранник. А вдруг розы – не то, что она от вас ожидает?
Парень совершенно растерялся. Но девушка и не думала грустить, она вновь залилась своим звонким светом.
- Вот, - она протянула неизвестно откуда взявшуюся тоненькую веточку мимозы. – Только завезли. Мы ведь не хотим, чтобы она сделала неправильный выбор? – Проникновенно шепнула Ангел.
Парень сомневался: желтенькая мимоза напротив красных роз выглядела совершенно неказисто, и ему очень тяжело было поверить, что его прелестница предпочтет эти блеклые цветочки.
- Они какие-то… некрасивые, - наконец сказал он.
- Некрасивые? – Ангел подняла бровь. – Но цветы не бывают некрасивыми. Все они – знаки истинной и неподражаемой красоты. Кто-то смотрит на внешность, а кто-то – внутрь. Разрешите вашей девушке заглянуть к вам в душу.
- А, - давайте! – Парень все еще сомневался, но в итоге поддался на уговоры веселой цветочницы. Он расплатился, помахал ей рукой и скрылся в вечно спешащей толпе. И как только это случилось, изменения коснулись и Ангела. Радостная улыбка сникла, глаза потухли, и в них появилась все та же знакомая мне грусть. Девушка встала и зашагала к выходу. Я бросился вдогонку, но на ступеньках, обернувшись, едва поверил в происходящее – на месте девушки на раскладном стульчике сидела какая-то тетка, и щелкая семечками, перекрикивалась с соседкой, продававшей косметику. Все еще ничего не понимая, я выбежал из перехода, совершенно забыв о своей встрече. Спина девушки мелькнула в толпе, и я пошел за ней. Долго идти не пришлось – на втором перекрестке она нырнула в распахнутые двери дома, я – за ней.
Я подождал немного, прежде чем зайти в подъезд, дав ей возможность, не заметив меня, сесть в лифт. Я глядел на циферблат над лифтом: «4…5…6…7». Стоп. Я вызвал второй лифт и поехал на седьмой этаж. В тот момент я не думал, как мне найти нужную квартиру, но удача в этот день была на моей стороне. Едва войдя в холл, я увидел приоткрытую дверь, и ни секунду не колеблясь, шагнул к ней. И только взявшись за ручку, я засомневался. Сомнения мои длились не больше секунды, так как в следующую секунду я услышал нетерпеливое:
- Да заходите же!
И я вошел.
Я оказался в кристально белой комнате, почти без мебели, с множеством растений в горшочках и с огромными окнами, из которых лилось много света. Ангел сидела на полу, поджав под себя ноги, и сосредоточено вглядывалась в тысячи кусочков пазлов, разбросанных рядом. Перед ней лежала наполовину собранная картинка. Девушка подняла на меня свои грустные синие глаза и спросила:
- Не боитесь опоздать на встречу?
Я решил не удивляться – все-таки она Ангел…
- Нет.
- Ну и правильно. Они вам не надо. Это вы нужны им.
- Это значит, что мне не нужно подписывать с ними договор? – Осторожно поинтересовался я, но Ангел сделала вид, что не услышала моих слов. Она уткнулась в картинку и, взяв один кусочек головоломки, принялась примерять его к различным частям рисунка. Я присел рядом, не зная, что сказать.
- Я очень рад с вами встретиться. Вы даже не представляете, как мне тогда помогли.
- Представляю. Хотите воды?
- Да, если можно.
- Возьмите, - она протянула рукой в сторону небольшого холодильника.
Я открыл дверцу, и в нем на всех трех полках стояли бутылки с почти прозрачной жидкостью.
- Что это?
- Березовый сок. Возьмите и мне.
Я вернулся к девушке и протянул ей напиток. Она взяла своими тоненькими пальцами холодную бутылку и отхлебнула. Я уселся рядом, все еще пребывая под впечатлением неожиданной встречи. Из раздумий меня вывел ее голос.
- Почем вы не пьете?
- Уже, - я постарался улыбнуться и открутил крышку. Она внимательно смотрела, как я пью, и немного погодя сказала.
- Я люблю березовый сок. Это не просто вода, это слезы.
- Березы? – Переспросил я.
Она помедлила, прежде чем ответить.
- Ангелов. Они, как и люди любят, страдают, плачут.
- А вы? Вы тоже?
Но она опять сделала вид, что не слышит меня и углубилась в себя. Я пригубил сок. Слезы Ангела были мягкими, сладкими и грустными.
После той встречи я стал очень часто встречать ее. Я мог сидеть с друзьями в ресторане и, вздрогнув, услышать ее серебристый смех. Я оборачивался, чтобы увидеть за соседним столиком Ангела, в вызывающей одежде, с ярко накрашенными лукавыми синими глазами. Она хохотала над шуткой своего спутника, прижимающего девушку к себе. Я мог идти по улице и увидеть ее в жалких лохмотьях, жалобно скулящей и просящей подаяния. Я видел ее в кассирше в кинотеатре, в модели на обложке журнала, в докторе, ловко выпрыгивающей из машины скорой помощи. Она была везде, везде и нигде.
Я часто приходил к ней домой, двери всегда были не заперты, и я без стеснения заходил. Самое удивительное было то, что Ангел всегда была дома. Она неизменно сидела на полу и составляла головоломку. А я так же неизменно брал из холодильника две бутылки березового сока и присаживался рядом. Иногда мы разговаривали, иногда молчали.
Как-то я спросил ее.
- Скажи, а ты могла бы сделать так, чтобы я увидел Линду?
- Могу, - кивнула Ангел. И только я успел обрадоваться и открыть рот для следующей реплики, как она строго сказала. – Но не буду.
Я не возражал. Я очень боялся, что однажды Ангел исчезнет из моей жизни.
- Каждый раз, когда я вижу тебя, ты разная и с разными людьми, - сказал я ей.
- Я – их знак. Их незримый помощник. Попутчик в поезде на 90% может быть ангелом. Я практически постоянно катаюсь в поездах.
В этот раз Ангел удивительно разговорилась, и я постарался не упустить этого случая.
- Но ведь я вижу тебя везде. И в то же время ты постоянно здесь. – Ангел не ответила, поэтому я продолжил. – Ты бываешь в нескольких местах одновременно? Поэтом так часто ты уходишь в себя, и будто отрываешься от реальности?
- Я вне реальности. И я везде, - она посмотрела на меня своими грустными глазами, и я решил больше ничего ее не спрашивать.

[spirka]

Наступил сезон дождей. Мы гуляли с ней по улочкам, прячась под большим зонтом от ледяных каплей. Ангел преимущественно молчала, как всегда погрузившись в свои мысли. Когда мы проходили мимо автобусной остановки, она вдруг гневно мне бросила.
- И я повторять больше не буду! Мы немедленно идем в больницу!
Я отпрянул от нее и едва не упал, налетев на мусорный бак. За спиной я услышал, как мужской голос выпалил:
- Все! Я тебя немедленно веду к врачу. Я не могу избавиться от чувства, что у тебя обострение аппендицита!
Женский голос попытался возразить, что все в порядке, но мужчина уже тянул ее в сторону поликлиники.
Я восхищенно уставился на Ангела, но она даже бровью не повела, и мы пошли дальше.
- Ты же стольким людям помогаешь. Неужели тебя никто не узнает?
- Не узнает. Они не помнят моего голоса, лица; они вообще не помнят меня.
- А почему я помню?
- Ты хочешь забыть? – Сухо поинтересовалась Ангел.
- Нет! – я испугался, что она так сделает.
Девушка задумчиво кивнула.
- Меня никто не помнит и никто не знает. Я для них – что-то пролетевшее и исчезнувшее.
- Как звезда, - подсказал я.
Ангел бросила на меня быстрый грустный взгляд.
- А ты никогда не думал, насколько звезды одиноки? – Спросила она. – Насколько одиноко они себя чувствуют?
- Теперь думаю. – Я смотрел на ее четкий профиль, обрамленный мягкими волосами. - А ты одинока?
Ангел опять сделала вид, что меня не слышит. Я не повторял вопрос, так как знал, что ответ все равно не получу.
- А я одинок.
Тут уж Ангел выразила свое искреннее удивление.
- А как же я? Разве тебе одиноко со мной?
- Конечно же, нет! – Моему серебристому ангелочку удалось загнать меня в глухой угол. Я провел недовольным взглядом грузовое авто, из под колес которого на нас брызнула грязь. Когда я оглянулся, Ангела рядом уже не было. Я же привык – она часто так делала. И в то же время я был уверен, вернись я сейчас к ней домой, она будет там – сидеть на полу и составлять свою бесконечную головоломку.

Я все чаще проводил время с Ангелом, все больше привязывался к ее молчаливой компании и березовому соку. Однажды она, вопреки обыкновению, повела меня в небольшую кофейню на окраине города. У них не оказалось березового сока, и Ангел загрустила еще больше. Я заказал кофе себе и ей, но моя спутница категорически отказалась его пить, так что мне пришлось утолять жажду сразу из двух чашек. Она долго молчала, как всегда погруженная в себя, но вдруг сказала.
- Я рада, что ты не умер, - Я вскинулся, обрадованный ее словами. Но, на миг окрылив меня, она тут же вернула на землю. – Твое место не здесь, не рядом со мной.
- Но почему? – Моей горечи не было предела. – Только с тобой я чувствую себя счастливым, только с тобой я живу! Не отталкивай меня!
- Это не я. Это время утихомиривает боль. А у тебя прекрасная судьба, - повторила она некогда уже сказанные слова. – Не потеряй ее.
В тот раз, разгоряченный протестом к ее словам, я набрался смелости, чтобы спросить о том, что меня всегда мучило.
- Я давно хотел узнать, почем ты открылась мне тогда, в день похорон Линды? Ведь у тебя тысячи лиц – ты могла бы стать кем угодно, не говоря мне правды.
- Могла. Но я хотела, чтобы ты жил. В ином случае ты бы не услышал моих слов, кем бы я ни была.
- Спасибо, - вымолвил я. – Спасибо, что спасла меня.
Она никак не отреагировала на мои слова, и некоторое время я попивал кофе в полной тишине.
- Знаешь, - в лице девушки появилось что-то, о чем раньше я не подозревал, - а я ведь когда-то тоже любила. Давно это было, столетия прошли с тех пор. Он здесь у меня живет, - она легонько коснулась груди, там, где стучит сердце. – Он всегда со мной, и никогда рядом.
- А что случилось? – Затаив дыхание, спросил я, так как понимал, что другого шанса узнать может и не быть. Прошла целая вечность, прежде чем она ответила.
- Однажды он не вернулся. Смерть подстерегла его на лесной дороге, и он так и не смог в последний раз меня обнять. Он так и не вернулся, - ее слова были бесстрастными, но едва ли ни в первый раз я почувствовал в них скрытую боль. - Я не смогла пережить разлуку, не смогла идти дальше без него. Я сорвалась со скалы, мечтая лишь о том, что увижу его снова. – Облачко пробежало по ее прекрасному лицу. – Но не увидела. Уже много веков я мечтаю об этой встрече, но Он не дает мне ее. Я смотрю на небо, но оно не зовет меня.
- Почему?
- Я прервала жизнь. Я изменила свою Судьбу.
Я, волнуясь, провел рукою по волосам. В ее глаза вернулась грусть. Свет погас так же внезапно, как и появился.
- А может твоя судьба была в том, чтобы умереть?
Ангел покачала головой.
- Нет судьбы в том, чтобы умереть. Есть судьба в том, чтобы жить. Жить и творить себя и свою жизнь. Иногда я думаю о том, что было бы со мной, не шагни я в пропасть. Мне кажется, у меня была такая же прекрасная Судьба, как у тебя. Поэтому я и не хотела, чтобы ты умер. Это было бы неправильно.
- Спасибо тебе, - я впервые прикоснулся к ней и мягко сжал ее лежащую на столе руку. – Ты – истинный Ангел, и когда-нибудь ты увидишь того, кто владеет твоим сердцем.
Она улыбнулась, печаль пробежала по ее губам и исчезла в горьких складках на уголках рта. Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, и синий свет ее взгляда проникал в мою душу и согревал ее. Из этого магического состояния нас вывел детский смех. Мальчик, на вид которому было годика четыре, смеялся и разбрасывал во все стороны еду. Ангел даже не повернулась в его сторону, все еще обволакивая меня своим теплом, но сказала:
- Иди, помоги матери, она сама не справится.
Она никогда не брала меня в свои помощники, и сейчас я был польщен. Я поднялся из-за стола и направился в сторону шумного малыша, но меня догнал ее голос. Я обернулся.
Ангел смотрела на меня. Но ее глаза были … нет, не грустными. Они были нежными. Ангел смотрела на меня с нежностью.
- Предложи ей вишневый чай.
Я кивнул и подошел к столику, где бойкий малыш пытался перевернуть тарелку. Я спросил у его матери разрешения присесть, и она согласилась. Я ловко разыграл перед ребенком небольшое представление, и он тут же, открыв рот от восхищения, принялся за свою трапезу. Его мать смотрела на меня с не меньшим восхищением.
- Наталья, - она протянула мне руку. Я представился. Мы немного поговорили. – Я вас сразу заметила, едва вы вошли, - немного смущаясь, призналась Наталья. – Я обратила внимание, что вы заказали две чашки кофе, хотя пришли один.
Я бросил быстрый взгляд на свой столик, но Ангела там не было. Она, как всегда, воспользовавшись тем, что я не смотрю, исчезла.
- Иногда я бываю странным, - попытался отшутиться я. – Вам, наверное, уже пора. Ваш муж, должно быть, волнуется.
- Не волнуется, - сникла Наталья. – Он бросил нас с малышом и уехал. Нам приходиться выживать самим.
Я смутился.
- Поверьте, лучше без него, чем с ним. Ну, - я потер руки, - если вы не спешите, можно и чайку попить. Как насчет вишневого?
Наталья распахнула глаза.
- Боже мой, как вы… Я обожаю вишневый чай!
- Значит, у нас есть что-то общее.
Я провел Наталью с малышом домой, и чувствовал огромное поднесение. Что-то изменилось, и эти изменения произошли во мне. Мне захотелось поделиться с Ангелом этим, и я побежал к ней домой. Но на полпути я остановился, словно пораженный громом: люди спешили, светофоры мигали своими цветами, пошел первый осенний снег, а я не помнил, где живет Ангел.
Я стоял посреди улицы и в полном отчаянии глядел по сторонам. Ее лицо в моем сознании стало расплываться, я пытался вспомнить дорогу к ней, но не мог! Мне стало страшно. Я понял, что она ушла из моей жизни, и забрала с собой главное – себя.
Прибежав домой, я достал тетрадь, и попытался набросать историю об Ангеле, который помог мне не сойти с пути. Я не могу ее забыть! Я не должен!
Карандаш скрипел, когда я спешно выводил в строчку: «Платиновые волосы… Синие глаза… Грустный взгляд…».