СЛОВА-СТРОКИ ,которые взяли за живое

[Larisa]

она не любила свой happy birthday, подземку и слишком горячий чай.
давно не мечтала податься в звёзды, довольствуясь рамками [здесь; сейчас].
как будто, когда тебе скоро тридцать, уже не до бабочек в животе,
и глупо за счастье костьми ложиться, ведь толком не знаешь, чего хотеть.
с ней дружбу водила смешная белка (из парка у дома) и рыжий кот.
огромное горе – разбить тарелку! событие века – забыть пин-код!
а выбор помады настолько труден, что всякий раз выжата, как лимон.
стирала в разбитом корыте будней судьбы своей ситцевый балахон.

но он приезжал к ней (с цветами, трезвый), и было им больше, чем хорошо.
и вечные бабушки у подъезда гадали: ну, что же он в ней нашёл?

с него можно было писать картину: «как надо уметь не любить себя».
он слишком устал приходить с повинной; такие, как он, все давно сидят
на чём-то ли, где-то ли – суть не важно. что переживать, если всё пройдёт?
он яростно – парусником бумажным – вмерзал в стылой жизни полярный лёд,
оставив надолго мечты и цели о счастье без марок и порошков.
уверенный, что жизнь его процедит до шеи в верёвочное ушко.
на голые стены бросался всуе, считал многоточия и тире,
и был не из тех, кто легко пасует, спасаясь от мира в монастыре.

она в него падала, словно в бездну, и с сердца его обдирала шлак.
а вечные бабушки у подъезда гадали: ну, что она в нём нашла?

в обычном бюро далеко отсюда у подслеповатой уже свечи
сидел одинокий закройщик чуда, предвидящий следствия без причин,
сидел – две души разложив в ладони, сшивал их краями, ровняя шов,
хоть, словно те бабушки, сам не понял: и что же такого он в них нашёл?

Майк Зиновкин

[iraira]

я люблю тебя, слышишь? касаюсь губами виска.
слишком тонкая венка забьется одышливым пульсом
я купаюсь в любви, как купаются в ванночке пупсы -
в белоснежных рубашках, с отточием вместо пупка.
в теплой шапке навырост, в чужих сапогах не в сезон,
с беспредельною нежностью слушаю тихие тоны,
рассыпаю с ладони горчащие сыром крутоны,
и целую, целую, целую тебя.... выбираю резон
убедительней, чтоб задержаться на вечность,
и стоять, и молчать, и курить, задыхаясь, одну за одной
говорить - тебе с ней будет трудно, вот с этою мной,
говорить - тебе с ней будет, горько, и я это знаю, конечно
я люблю тебя, слышишь? касаюсь губами руки.
отзываешься болью в одном из оглохших предсердий,
мы поедем с тобой этой осенью не в кабо верде,
мы поедем с тобой по излучине старой реки,
и построим наш дом, пышный сад разобьем по соседству,
и я вдруг стану старше, и тише, мудрее быть может, а ты
наконец-то сумеешь расслышать среди суеты:

я люблю тебя, милый. люблю тебя, слышишь? люблю.

Марта Яковлева

[iraira]

начиналось все просто - с нежных морских глубин, лишь потом проявляясь нежностью всех широт.
я тряпчиная кукла ее, я кокетка-мим, а она мой наркотик, она же мой анти-дот,
я схожу от нее с ума - и от рук, и глаз, и от голоса, и от сжатых смешных смс,
я ее картограф, историк и водолаз, я изучаю все, что возможно здесь
разбираю ее на пазлы, на имена, на цитаты растаскиваю, фоточки тереблю...
надо ли говорить? впрочем, а хочешь на - я люблю ее. да, я ее люблю.

с самого первого мига случайной встре..., с первого кофе, распитого на двоих,
все что ищу я - солнца, чтоб нас согреть, все что пишу ей - один бесконечный стих,
проза, поэма, письмо, бесконечный пост - мой караул, который держу всю ночь,
голову кружит желание, страсть внахлест руки мне сводит - господи, мне невмочь,
мне уже здесь не выдержать, не спастись, господи, и хотелось бы - но нет сил,
как удержаться от адовой глу-по-сти: живописать ее кисточкой без чернил?

темный набросок. черная глубина. море накатом бьется о берег влёт.
господи, защити там ее, когда все уже наконец-то произойдет.

Марта Яковлева.
и вобщем-то, совсем неважно, какой там люди ориентации..

[ОДЕТАЯ В ГОЛОЕ]

А тебе все никак не плачется, не кричится, не пьется в хлам.
Хрупкой девочкой в черном платьице ты мерещишься зеркалам.
Острой болью насквозь пропорота обескрыленная спина.
Ты любуешься мокрым городом из автобусного окна.
Ты любуешься мертвым городом - календарь отмеряет дни.
Ты, конечно же, слишком гордая, чтобы первой ему звонить,
и не помнишь, сказать по совести, ни причин, ни имен, ни дат...
Просыпаться с утра так горестно, так бессмысленно, что беда.
А земля потихоньку вертится, и не вырваться, хоть убей.
Петербург не прощает верности тем, кто сахарней и слабей.
Март привычен глушить рыдания. Жадно чавкает снежный гной.
Ты обманута ожиданием. Ты отравлена тишиной.
Так иди же, храня молчание, серой тенью стелись у ног, с
ловно сердце твое - отчаянный, рваный маятник-бегунок.
Злая девочка в черном платьице... обескрыленная спина...
А тебе все никак не плачется, и не хочется нихрена.

[ОДЕТАЯ В ГОЛОЕ]

боль стихами текла из ран.
я читала судьбу с листа.
покидала твой дом, как храм,
и клялась не носить креста.
тропы выстелил бересклет.
закусить удила да в путь.
мне слепые глядели вслед
- и никто не хотел вернуть.

под лазоревым небом стыть.
вырываться струной из рук.
я украдкой копила сны,
выгоравшие поутру.
отпускала на волю тень.
маков цвет закипал в крови.
билась эхом о камень стен
- и никто не сказал: Живи!

а под сердцем змея-печаль
ледяное гнездо свила.
и ни голоса, чтоб кричать,
и ни радости, ни тепла.
слово за слово с языка:
ни причин, ни имен, ни дат.
потеряла себя в веках
- и никто не пытался ждать.

амулеты иных миров
нитью бусин стянули грудь.
маков цвет до предела в кровь.
закусить удила да в путь,
припадая к чужим корням,
по накатанной, по прямой.
и никто не сберег меня.
и никто не позвал домой.

[ОДЕТАЯ В ГОЛОЕ]

Бесконечные ленты улиц,
Воздух с привкусом мандрагоры...
Я смотрю на тебя любуясь,
Мой безмерно далекий город.

Я блуждаю тропой бескрылых.
Я считаю шаги до встречи.
Словно время лишилось силы.
Словно бархатный вечер вечен.

Я целую горячий камень -
Каждый дюйм мостовой оправы.
Прикоснуться к тебе руками
Даже Смерть не имеет права.

Отпечатки ладоней стенам
Я вручаю в обмен на тайны.
Я вернусь к тебе непременно
После стольких земных скитаний.

Я вернусь к тебе очень скоро
Безнадежней, живей и краше,
Мой бессмертный любимый город.
Мой единственный не предавший...

[ОДЕТАЯ В ГОЛОЕ]

фашистка-весна продвигается вглубь территорий
на грязном снегу расцветают подснежники свастик
февраль на раздаче - он ловко дозирует горе
и страх порционно, запаянный в красочный пластик

под гнетом солдатских сапог обнажается камень
в разбитые окна врывается солнечный запах
фашистка-весна поднимает багровое знамя
над будущим гетто для тех, кто попал в ее лапы

и каждый из нас ощущением вечности сломан
и каждому будет присвоен порядковый номер
в ближайшем спецпункте с утра выдают по талонам
сто граммов любви, что положены нынче по норме

а лезвие света так тонко, и небо так низко
что, плача от нежности, лижет рифленые крыши
фашистка-весна составляет расстрельные списки
и ставит диагнозы всем, кто планирует выжить

в ее судьбоносном реестре семь казней - на выбор
пути отступлений алеют на контурных картах
и каждый из нас добровольно восходит на дыбу
и рвется на части во имя грядущего марта

[Oль]

ОДИНОЧЕСТВО

Холодный взгляд любовь таит
и красота гнетет и дразнит...
Прекрасны волосы твои,
но одиночество прекрасней.
Изящней рук на свете нет,
туман зеленых глаз опасен.
В тебе все музыка и свет,
но одиночество прекрасней.

С тобою дни равны годам,
ты утомляешь, словно праздник.
Я за тебя и жизнь отдам,
но одиночество прекрасней.
Тебе идет любой наряд,
ты каждый день бываешь разной.
Счастливчик - люди говорят,
но одиночество прекрасней.

Не видеть добрых глаз твоих -
нет для меня страшнее казни,
мои печали - на двоих,
но одиночество прекрасней.
Твоих речей виолончель
во мне всегда звучит, не гаснет...
С тобою быть - вот жизни цель,
но одиночество прекрасней.

1962

А. Дольский

[Larisa]

Сообщение от ОДЕТАЯ В ГОЛОЕ

А тебе все никак не плачется, не кричится, не пьется в хлам.

замечательные стихи у Вивиан, жаль, что девушка удалила страничку на стихиру

[ОДЕТАЯ В ГОЛОЕ]

Сообщение от Larisa

замечательные стихи у Вивиан, жаль, что девушка удалила страничку на стихиру

Да-да,Лариса,мне оооочень нра.я теперь Вивиану в контакте читаю