Быстров то он вообще на сей день чей игрок ,а то с оф.сайта новость то убрали - Миллер охладел к футболу ???
На эту тему уже инет глумится давненько...
извиняюсь за перепечатку
— Чего же вы не торгуетесь? — набросился на него Радимов.
— Пошел вон, — ответил Корнеев, стиснув зубы.
Игорь Владимирович повернулся, выбросил вверх руку и негромко сказал:
— Пятнадцать! И четыре миллиона лички.
Все головы повернулись в сторону концессионеров. Фуражки, кепки, картузы и шляпы пришли в движение. Валерий Георгиевич поднял скучающее лицо и посмотрел на Игоря Владимировича.
— Пятнадцать миллионов раз, — сказал он, — пятнадцать — наши гости из Северной Пальмиры. Нет больше желающих торговаться? Пятнадцать миллионов полузащитник сборной России. Пятнадцать миллионов, три — лот уходит в Санкт-Петербург.
Рука с молоточком повисла над кафедрой.
— Таня! — сказал Владислав Николаевич громко.
Корнеев, розовый и спокойный как Аршавин, улыбался. Молоточек упал, издавая небесный звук.
— Продано, — сказал Карпин. — "Зенит" (Санкт-Петербург) в четвертом ряду.
— Ну, начальник, эффектно? — спросил Игорь Владимирович. Что бы, интересно знать, вы делали без нового спортивного директора?
Владислав Николаевич счастливо ухнул. К ним рысью приближался Быстров.
— Вы купили меня?
— Мы! — воскликнул долго сдерживавшийся Владислав Николаевич. — Мы, мы. Когда тебя можно будет взять?
— А когда хотите. Хоть сейчас!
Мотив «Ходите, вы всюду бродите» бешено запрыгал в голове Владислава Николаевича. Наш Быстров, наш, наш, наш! Об этом кричал весь его организм. «Наш!» — кричала печень. «Наш!» — подтверждала слепая кишка.
Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились пульсы. Все это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслыханного счастья. Стал виден поезд, приближающийся к Сарагосе. На открытой площадке последнего вагона стоял Владислав Николаевич в белых брюках и курил сигару. Рядом стоял Дик Адвокат в лакейской ливрее. Эдельвейсы тихо падали на голову Радимова, украшенную блестящей алюминиевой сединой. Из динамиков раздавался истошный голос Татьяны Булановой – "Отчего меня ты милый бросил". Владислав Николаевич катил в Эдем.
— А почему же пятнадцать двести двадцать пять, а не пятнадцать? — услышал Владислав Николаевич.
Это говорил Корнеев, вертя в руках квитанцию.
— Это включается пятнадцать процентов комиссионного сбора, — ответил Карпин.
— Ну, что же делать. Берите.
Игорь Владимирович вытащил бумажник, отсчитал пятнадцать миллионов и повернулся к начальнику команды.
— Гоните двести двадцать пять тысяч, дражайший, да поживее, не видите — Вовочка ждет. Ну?
Владислав Николаевич не сделал ни малейшей попытки достать деньги.
— Ну? Что же вы на меня смотрите, как солдат на вошь? Обалдели от счастья?
— У меня нет денег, — пробормотал наконец Владислав Николаевич.
— У кого нет? — спросил Игорь Владимирович очень тихо.
— У меня.
— А миллион евро?! Выделенных на летние трансферы Газпромом
— Я… м-м-м… п-потерял. С Анюковым и Денисовым. Вместе потеряли.
Корнеев посмотрел на Радимова, быстро оценил помятость его лица, зелень щек и раздувшиеся мешки под глазами.
— Дайте деньги! — прошептал он с ненавистью. — Сарагосская блядь.
— Так вы будете платить? — спросил Быстров.
— Одну минуточку, — сказал Игорь Владимирович, чарующе улыбаясь, — маленькая заминка.
Тут очнувшийся Владислав Николаевич разбрызгивая слюну, ворвался в разговор.
— Позвольте! — завопил он. — Почему комиссионный сбор? Мы ничего не знаем о таком сборе! Надо предупреждать. Я отказываюсь платить эти двести двадцать пять тысяч евро!
— Хорошо, — сказала Быстров кротко, — я сейчас все устрою.
Взяв квитанцию, он унесся к Карпину и сказала ему несколько слов. Валерий Георгиевич сейчас же поднялся. Белая рубашка его сверкала под светом сильных электрических ламп.
— Согласно опции контракта, — звонко заявил он, — лицо, отказывающееся уплатить полную сумму за купленного игрока, должно покинуть зал! Торг на Быстрова отменяется.
Изумленные друзья сидели недвижимо.
— Папрашу вас! — сказал аукционист.
Эффект был велик. В публике злобно смеялись. Корнеев все-таки не вставал. Таких ударов он не испытывал давно.
— Па-апра-ашу вас!
Карпин пел голосом, не допускающим возражения.
Смех в зале усилился.
И они ушли. Мало кто уходил с таким горьким чувством. Первым шел Радимов. Согнув прямые костистые плечи, в зенитовском пиджачке и сношенных армейских бутсах, он шел, как журавль, чувствуя за собой теплый дружественный взгляд спортивного директора.
Теперь концессионеры могли смотреть на торжище только через стеклянную дверь. Путь тут был уже прегражден. Корнеев дружественно молчал.
— Возмутительные порядки, — трусливо забормотал Владислав Николаевич, — форменное безобразие! В милицию на них нужно жаловаться.
Корнеев молчал.
— Нет, действительно, это ч-черт знает что такое! — продолжал горячиться Радимов. — Дерут с трудящихся втридорога. Ей-Богу!.. За какого-то подержанного Быстрова пятнадцать с лишним миллионов у.е. С ума сойти…
— Да, — деревянно сказал Корнеев.
— Правда? — переспросил Радимов. — С ума сойти можно!..
— Можно.
Корнеев подошел к Радимову вплотную и, оглянувшись по сторонам, дал предводителю короткий, сильный и незаметный для постороннего глаза удар в бок.
— Вот тебе милиция! Вот тебе игроков для трудящихся всех стран! Вот тебе ночные прогулки Денисова и Анюкова! Вот тебе Розина с Корниленко! Вот тебе проводы Паши Погребняка!
Владислав Николаевич за все время экзекуции не издал ни звука.
иду! 
